Лиз Кесслер - Необыкновенная история про Эмили и её хвост

– Чем могу помочь, барышня? – удивленно спросил он.

У тритона был толстый бурый хвост, а на руке – татуировка в виде кораблика.

– Ой, извините! – Я шарахнулась от двери.

Ужас! До нужного крыла еще добираться и добираться, а за каждой дверью – страшные преступники! Но чего я, собственно, ожидала? Тюрьма есть тюрьма.

Внезапно послышался знакомый тихий шорох. Акулы! Скоро они будут здесь! Бешено забив хвостом, я рванула в конец коридора, надеясь скрыться за поворотом до того, как меня засекут.

За углом оказался точно такой же коридор. Такой же, да не такой: номера в нем начинались с буквы «В». Восточное крыло!

На первой двери висела табличка «В-924». Какой же номер значился в папке мистера Бистона? Ну почему, почему я его сразу не записала?

В камере находился пожилой бородатый тритон с облезлым дряблым хвостом. Меня узник не заметил. Я двинулась дальше. В-926, В-928… Найду ли я когда-нибудь своего отца?

Из-за угла вывернули акулы. Я скорчилась у очередной двери, остервенело вращая медную ручку. К моему изумлению, камера оказалась незапертой! Я вплыла внутрь и тихо затворила за собой дверь, не заботясь о том, кто может сидеть внутри. Главное – подальше от акул! Привалившись к двери, я облегченно вздохнула.

– Счастливое избавление? – раздался за моей спиной голос.

Я резко обернулась. На тюфяке из водорослей, перед небольшим столиком сидел тритон с блестящим фиолетовым хвостом. Он сунул в рот конец длинной нити и завязал на другом ее конце узелок.

– Что вы делаете? – спросила я.

– Надо же чем-то себя занять, – пояснил он.

Я осторожно приблизилась, держась стены круглой комнаты. Нить казалась золотой. На нее были нанизаны разноцветные бусинки.

– Вы делаете ожерелье?

– Вообще-то, это браслет. Тебе нравится? – Тритон поднял на меня взгляд, и я инстинктивно шарахнулась в сторону.

Не стоит спорить с преступником, в чью камеру ты только что ввалилась, напомнила я себе. Если, конечно, собираешься выйти оттуда живой и невредимой.

Впрочем, тритон отнюдь не выглядел угрожающе. Обычно бандитов представляешь себе как-то иначе. Он не казался ни злобным, ни кровожадным. Он просто мастерил украшения. У этого тритона были короткие черные, немного вьющиеся волосы и маленькое колечко в ухе. Поверх белой майки – синяя тюремная куртка. Его хвост сверкал точно так же, как браслет. Тритон как-то очень знакомо провел ладонью по волосам. Моя рука тоже машинально потянулась к голове…

Я присмотрелась внимательнее. Он подмигнул мне в ответ. На его левой щеке при этом появилась ямочка.

Не может быть!

Тритон отложил свою поделку и соскользнул с тюфяка. Я отпрянула.

– Сейчас закричу! – предупредила я его.

Он смотрел на меня, а я – на него.

– Как ты меня нашла? – спросил он изменившимся голосом, словно в горле у него что-то застряло.

Я еще раз вгляделась в его лицо. У узника были темно-карие глаза, мои глаза.

– Папа! – тоненько пискнул кто-то словно издалека.

Неужели это сказала я?

Тритон протер глаза, потом стукнул себя кулаком по лбу.

– Я знал, что когда-нибудь это случится, – пробормотал он скорее самому себе, чем мне. – Рано или поздно любой свихнется в этих проклятых стенах. – Он отвернулся. – Или все это сон. – Он опять повернулся ко мне. – Ущипни меня за руку.

Тритон подплыл ближе, я же немного отодвинулась.

– Ущипни! – требовательно повторил он.

Я ущипнула. Он так и взвился.

– Ай! Шкуру-то зачем сдирать? – потер он руку. – Значит, ты – настоящая?

Я кивнула. Тритон проплыл вокруг меня.

– Ты даже красивее, чем я воображал. А я часто мечтал, как тебя увижу.

Я ничего не ответила.

– Хотя мне очень не хотелось, чтобы ты увидела меня в камере.

Он сделал еще круг, собирая разбросанные украшения, поднял с пола несколько журналов и сунул в щель в стене, а куртку затолкал под тюфяк.

– Здесь не место для юной барышни. – Тритон подплыл совсем близко и взял меня за подбородок.

Я заставила себя держаться спокойно. Он погладил меня по щеке, провел пальцем по ямочке, стирая слезы, смешивающиеся с морской водой.

– Эмили, – прошептал тритон.

Это действительно был он, мой папа! Мы заключили друг друга в объятия.

– Ты у меня еще и русалочка, – пробормотал он мне в ухо.

– Но не все время.

– Понимаю.

– А твоя мама где? – вдруг спросил он, разжимая объятия. – Она здесь? С ней все в порядке? Или… – он бессильно уронил руки, – она встретила кого-то другого?

– Разумеется, нет! – И я прижалась к нему.

– Узнаю мою Пенни, – улыбнулся он.

– Пенни?

– Ну да. Так я ее звал, будучи уверенным, что мне выпал счастливый пенни. Полагаю, в самом конце это выглядело не слишком удачной шуткой. – Он улыбнулся. – Так, значит, она меня не забыла?

– Ну… – я не знала, что ответить, – она до сих пор тебя любит.

В конце концов, это же чистая правда, ведь так? Иначе мама вряд ли бы расстроилась, вспомнив случившееся.

– Она тебя не забыла. По крайней мере, уже вспомнила.

– Как это?

– Сейчас объясню.

И я рассказала ему о Б-зелье, о мистере Бистоне и о том, как водила маму к Радужным камням. А еще о нашем плавании к Большому Тритоньему рифу.

– То есть она здесь? Совсем рядом? – вскричал он.

Я кивнула. Он пригладил волосы и принялся плавать кругами.

– Пап! – произнесла я вслух это странное слово. – Она там меня ждет. Нельзя, чтобы ее тоже посадили в тюрьму. – Я подплыла поближе к отцу. – Мама ведь даже плавать не умеет, – добавила я тихо.

– Не умеет? – Он расхохотался. – О чем ты, дочка? Пенни плавает как рыба. Лучше всех, за исключением русалок, конечно.

Моя мама? Плавает как рыба? Настала моя очередь хохотать.

– Наверное, это умение исчезло вместе с воспоминаниями, – грустно предположил отец. – Мы плавали с ней повсюду. Она специально посещала курсы подводного плавания, чтобы не отставать от меня. Мы были даже на затонувшем корабле. Там я и сделал ей предложение.

– Она до сих пор тебя любит, – повторила я.

– Да, наверное. – Он подплыл к столу, я последовала за ним.

– Что это, пап?

На вбитом в стену рыболовном крючке висел листок. Стихи?

– Это про меня, – печально сказал он.

– «Покинутый тритон», – прочитала я.

Пробежала глазами строчки и ахнула: «Янтарные своды, жемчужный пол».

– Но это же… это…

– Да-да, сентиментальные, полузабытые вирши.

– Но я знаю, о чем эти стихи!

– Ты видела затонувший корабль, малышка? – Папа поднял на меня глаза.

– Ага, мне Шона показывала. Это моя подруга. Она русалка.

– Ты была там вместе с матерью?

– Что ты! Она вообще не знает, что я туда плавала.

Отец уронил голову.

– Однако стихи она не забыла! – добавила я и, сдернув листок, продекламировала: – «И покинула навеки морского царя».