Владислав Крапивин - Гуси-гуси, га-га-га…

— Его странная история с исчезновением индекса. Не чудо ли?

«Где-то он теперь?» — подумал Корнелий. Но разговор продолжать не стал. Мохов мог заподозрить его в нытье и недоверии.

— Так вот, о Мёбиус-векторе… — неожиданно громко вдруг сказал Мохов и отвернулся к панели. И без паузы, не глядя назад, ровным голосом произнес: — Иди сюда, паршивец, уши надеру…

Корнелий изумился, а у двери несмело хихикнули.

Прислонившись к косяку, стоял гибкий русоголовый взлохмаченный мальчишка. В белой майке — перемазанной, порванной, выпущенной на мятые шорты из пятнистой, похожей на маскировочную, ткани. Он мотал на палец оттянутый подол майки и переступал длинными, кофейного цвета ногами. На курносом лице была независимо-дурашливая улыбка, а в светло-синих глазах нерешительность. Он встретился этими глазами с Корнелием и мельком сказал «здрасьте».

— Иди, иди, — повторил Мохов. — Люди тут изводятся, а он…

Мальчишка потер ногу об ногу, шагнул к машине. Крутнул головой, спасая уши от пальцев Мохова. Пальцы неуверенно зашевелились в воздухе. Видимо, на словах Михаил Алексеевич был решительнее, нежели в практике воспитания.

Мальчишка расставил ноги циркулем, поддернул на боках майку, сунул руки в тесные карманы. Склонил набок лохматую голову.

— А трактовка граней здесь принципиально не та. Число их бесконечно, значит, они должны быть вплотную друг к дружке… — Он выдернул руку, профессионально пробежался пальцами по рядам клавишей. Граненое кольцо в глубине экрана потеряло свою ребристость, превратилось в круглую баранку. Лишь приглядевшись, можно было рассмотреть на нем частые, как на трикотажной материи, рубчики. Мальчик сказал со скромной назидательностью: — Во… Грани вплотную, рядышком, значит, их соединение может случиться совсем легко, от одного маленького чиха. Только надо выяснить точно, от какого. Может, просто от желания…

— Великолепный научный термин «чих»! — взвинтился Мохов. — Небось опять с Мишенькой Скицыным занимались несусветным трепом!..

Только сейчас Корнелий понял, что за сердитостью Мохов прячет громадное облегчение. Что во время всех прежних разговоров седой костлявый человек с бледно-синими глазами испытывал беспрерывную томительную тревогу вот за этого растрепанного пацана. За сына. За негодного бродягу Витьку.

— Не, это я сам придумал, — скромно похвастался Витька. — Скицын, наоборот, спорит. Как, говорит, тогда быть с Мёбиус-вектором… Видишь, он признал твой вектор… Говорит, ребро-то все равно по прямой не пересечешь, для перехода получается расстояние, равное одному витку, плюс-минус линия между точками. А виток, говорят, равен бесконечности…

— Наконец-то он сказал умную вещь…

Витька опять хихикнул:

— А в масштабах кристалла что бесконечность, что ноль — все одинаково. Они сливаются…

— Неучи! — гаркнул Мохов. — Ты — понятно! Но этот твой Скицын!.. А еще кричал, что я дилетант!

— Не-а… Не кричал он такого. Он…

— Ты мне зубы не заговаривай! Где тебя носило?!

— Я же сказал: может, приду, а может, нет.

— Все знают, что, если ты сказал «может», значит, придешь! А ты шастаешь! Опять куда-то влип?

— Да не-е… Я вышел в парке у обрыва, а там театр. Ну, знаешь, простая эстрада и на ней играет кто хочет. Так интересно. Начинается, будто спектакль, а потом все как по правде… Они «Короля Артура» ставили, я загляделся. А на них вдруг уланы! И на зрителей! И за мной: «Безында!» Ух, я драпал…

— Чтобы ты больше не смел никогда…

— Ну, па-а… — Витька незаметно стрельнул глазами в сторону Корнелия. А тот поймал себя, что смотрит на перепалку отца и сына, весело и глуповато приоткрыв рот. Но не почувствовал смущения, засмеялся.

В дверь просунулась голова хозяина.

— Ва! Витка. Что, папа давал немножко по шее?

— Потом получит, — буркнул Мохов. — Сперва накорми обормота.

— Это хорошо. Пошли, Витка, кушать. Анда оладьи сделала, прямо апельсины.

Витька весело ускакал.

— Пойду посмотрю, как ребята, — сказал Мохову Корнелий.

Но к ребятам он сразу не попал. В главной комнате Кир сказал жующему у очага Витьке:

— Вот человек от Петра. Витка, надо увести к вам группу. Тринадцать человек. Девочки-мальчики, как ты.

Витька торопливо проглотил остаток оладьи, встал прямо. Тоненький, серьезный. Внимательно, почти строго спросил Корнелия:

— Что с ними?

— Безындексные ребята из тюремной школы. Здесь они обречены. — Кажется, он нашел верный лаконичный тон.

Витька понятливо наклонил голову:

— Надо, значит, надо. Если не испугаются на товарном поезде, на открытой платформе… Вы — с ними?

Корнелий кивнул, опять подавив стыдливую досаду.

— А тебе не попадет? — участливо спросила Витьку Анда.

Он сказал с готовностью:

— Попадет. Мне всегда попадает, и там, и здесь, я привык… И сейчас тоже попадет, вот сию минуту. Приготовьтесь…

Он распахнул входную дверь и пропал в темноте. С улицы дохнуло душным предгрозовым воздухом, электрической тревогой.

— Куда тебя, злой дух!.. — тонко завопил вслед Кир.

Но Витька уже возвращался. И тащил за собой уланский мотодиск с седлом.

— Ва… — сказал Кир.

— Мама! — сказала Анда. — Витька, сумасшедший! Ты на нем прикатил?

— А на чем? На тебе?.. Один там зазевался, я в седло и тикать. А то бы и не ушел…

— Вот папа тебе покажет седло, — задумчиво пообещал Кир. — Ай, что за мальчик.

— Пфи, — фыркнул Витька. — Кир, прибей его на стену. Самое лучшее колесо в коллекции будет. — Он бросил трофей у двери. Диск мягко упал, потом приподнялся одним краем и упруго завис в наклонном положении. Чудеса, да и только! Витька решительно придавил его к полу ступней в ременчатой сандалии.

Корнелий шагнул ближе. Он впервые видел уланский диск так близко. На бархатисто-черном фоне графитным блеском выделялись узкие полоски-спицы. Блестела хромированная ось с педалями. Велосипедное седло казалось плотно посаженным на резиновый обод.

— Витька, ты разве умеешь на нем? — уважительно спросила Анда.

Он великолепно оттопырил губу:

— Делов-то… Никакой науки не надо. Только он такой подлый: от оси вверх горячим воздухом лупит. Им-то, паразитам, хорошо в крагах, а мне все ноги испекло. — Он опять потер ногу об ногу, потом ладонью провел по щиколотке. Глянул на Кира: — Ва! Еще и плямбу старую ссадил, кровищи-то… Придется доктора вызывать, погода самая подходящая.

— Витька, не смей, — быстро сказала Анда. Кир покачал головой.

Витька по-турецки сел на табурет — русоголовый синеглазый йог. Со значительным видом поднял мизинец. Тут же над пальцем возник тускло-желтый огонек. Еще две секунды — и огонек превратился в светящийся шарик размером с теннисный мяч. Он стремительно вращался и потому казался размытым.