Олег Коряков - Формула счастья

А заглянуть к нему хочется. Любопытно же, какой он дома. Но я нарочно не выхожу ни в коридор, ни в кухню, чтобы не подумал, что я сую свой нос.

Завтра девчонки налетят с вопросами — скажу: «Даже не видела его», — ни за что не поверят.

Так и не решила ещё, как встречать Новый год…

Вот и другой уже год на календаре, и каникулы подходят к концу. На этот раз они прошли как-то вяло, неинтересно. Один раз выползала в лес на лыжах, ходила в кино, была в театре, а в основном сидела дома, вернее, валялась — читала, мечтала, бездельничала.

Я стала какой-то нервной, раздражительной, нетерпеливой. Иногда находит такая тоска, что хочется реветь и лезть на стенку. Бывают, конечно, и хорошие минуты, мир засияет — всех бы обнимала. Мама усмехается: «Взбалмошная!» Никакая я не взбалмошная, просто настроение бывает разное.

Очень жалко, что у меня нет ни сестры, ни брата. Вот стану взрослой — обязательно нарожу кучу ребятишек. Семья будет большая, дружная, весёлая. Конечно, девушке в моем возрасте об этом рассуждать «не положено», так у нас многие считают. А я не считаю. Я же знаю, что детей не на базаре покупают, и почему я не могу думать о своем личном будущем?

Ну ладно, надо царапать свою мелкотравчатую «летопись».

Новый год встречала у Володи Цыбина. Для мамы это было целое событие: до сих пор я всегда проводила новогодний вечер дома. Мама, конечно, принялась расспрашивать о Володе, его семье, о тех, кто там будет. Я что-то плела.

— Что же это получается — вечеринка? — с удивлением сокрушалась она. — Моя дочь начинает ходить по вечеринкам!

Я уж не рада была, что затеяла разговор, лучше бы дома сидеть, но из упрямства настаивала. Как обычно, помог папа.

— Когда-то и ей надо начинать, — сказал он. — В предысторические времена это называлось «выезжать в свет». Почти закон природы. Все-таки девятиклассница.

Мама напустилась на него, он довольно стойко отбил все атаки, но затем мне пришлось выслушать столько советов, предупреждений, наставлений и запрещений, что к Цыбиным я явилась в самом кислейшем виде.

Вначале все было чинно, благородно и… скучно. А потом… Нет, надо ещё о «вначале».

У них большая, шикарно обставленная квартира, все — модерн. Красиво.

Я чувствовала себя не в своей тарелке: гости Володи были мне незнакомы. Какие-то две девушки и два парня. Один, с туповатой, скучающей физиономией, все рылся в пластинках, другой, Ника, щеголеватый, весь в модном, показывал карточные фокусы; держался он непринуждённо, и мне понравился. Девушка с красивым и очень глупым лицом все время почему-то противно хихикала. Вторая подсела ко мне, пыталась заговорить, но из разговора у нас мало что получилось. Галя (так зовут эту девушку) — из тех, что с восьмого класса подкрашивают губы и ресницы. Попробуй я — вот был бы дома шум!

Появились родители Володи. Папаша Цыбин, пухленький и холёный мужчина, соблаговолил разговаривать с нами. Снисходительно и благодушно он задавал нам вопросы и сам же отвечал на них, («Ну-с, как учимся, молодые люди?.. Знаю, знаю: ученье не должно заслонять радостей бытия?» Или: «Как вам нравится наша уральская погодка? Превосходная, не правда ли, хотя никто из нас не знает, что с ней случится через час. Так всё в нашей жизни, всё, дорогие мои друзья».) Очень интересный разговор!

Мама у Володи совсем другая. Она тихая, молчаливая и даже словно чем-то напуганная. Испуг в глазах, больших и ярких, как у Володи. Очень изящная и красивая женщина.

Потом родители стали собираться в гости.

— Старички тоже любят повеселиться, — сказал Владимир Михайлович и лихо подмигнул нам. — Надеюсь, леди и джентльмены, все будет в порядке?

— Все будет о’кэй, сэр! — ответил Володя. Пришли ещё двое: некто Вадим, старше всех нас, студент медицинского института, и с ним… Валя Любина, из нашего десятого «А». В школе такая скромница, глаза в пол, а тут явилась тоже накрашенная, шумная, даже развязная.

После того как родители ушли, все почувствовали себя свободнее. Меланхолик поставил пластинку с рок-н-роллом и пустился в пляс с этой писаной дурой. Вадим потребовал «пиршества», начали накрывать на стол. Рядом с маленькой капроновой елочкой на скатерти появились бутылки шампанского и портвейн. Я косилась на них с опаской. Ребята пошептались и двинулись на кухню.

— Пошли принимать эликсир мужества, — со смешком пояснила мне Валя.

Что за «эликсир», я догадалась, но не поняла, зачем идти на кухню: ведь вино на столе.

— «Бордо — питье для мальчиков, а портер для мужчин. Но кто героем хочет быть, тот должен пить лишь джин», — процитировала Валя и опять усмехнулась, — Вы этого ещё не проходили?

Я знала, это из байроновского «Капитана Блея», но промолчала, только пожала плечами.

За столом было шумно. Вадим и Ника изо всех сил старались перещеголять друг друга, изощряясь в остротах, каламбурах и анекдотах. Они не всегда знали меру, но я выпила портвейна и два фужера шампанского (узнала бы мама!), и всё мне стало трын-трава. Я сделалась смешливой и очень разговорчивой. Володя сел рядом со мной и все рассказывал о том, как прекрасно у них на даче и как весело будем мы там проводить время. Я его поминутно перебивала, пыталась «острить» и при этом хохотала громче всех.

Уж не помню почему, вдруг я полезла целоваться с Валей, потом принялась петь. Меня никто не слушал, я обиделась и, когда Вадим потащил меня танцевать, грубо оттолкнула его и убежала на кухню. Мне стало тоскливо, захотелось плакать. За мной пришел Володя, уговаривал, я плела какую-то чушь. Он усадил меня пить чай. Тут явился Ника и сморозил нечто шутливо-мерзостное насчет «пары голубков». Я залепила в него пирожным и разревелась. Потом меня стошнило, и, как в бреду, я слышала чьи-то слова о «цыпленке из детсадика» — обо мне.

Чаем Володя меня все-таки напоил, стало чуть полегче, я даже пыталась танцевать. Стол отодвинули, верхний свет в комнате притушили; было, наверное, уютно, а мне казалось — мрачно, даже зловеще. Ника пригласил меня на танго, руки у него были потные, разило водкой.

— Ничего себе «герой»! — сказала я, вспомнив строки из Байрона.

— Чем мисс недовольна? — пытался отшутиться он.

Мне стало противно, я вырвалась и забилась в угол.

В общем, вечер был испорчен; даже описывать эту муть не хочется. Домой я пришла поздно — долго бродила по улицам, чтобы освежиться, — вся продрогла.

— Ну, погуля-яла! — только и молвила мама, открыв мне дверь. А в глазах и беспокойство, и осуждение, и жалость.

— Мы на горке катались — промёрзла, — пробормотала я, отворачиваясь.

Постель была уже готова (милая мамка, позаботилась), я юркнула под одеяло и уснула.

Вот так я встретила этот год. До сих пор какой-то нехороший, стыдный осадок. Неужели весь год будет такой?..