Анатолий Стась - Зеленая западня

— Лежать! Спокойно! — голос у женщины резкий, неприветливый.

Что-то жарко разливается по телу. Шприц ложится на столик. Тонкие пальцы прижимают к моей руке ватку.

— Куда меня привели?

Женщина поправляет волосы, будто и не слышала мой вопрос. Говорит сама с собой:

— Гм…… идеальное строение черепа. Аномалия, парадокс природы. Совсем не похоже на славянский тип…

— Куда меня привели? — я стараюсь встать из кровати. Властный окрик принуждает втянуть голову в плечи.

— Лежать! Кто разрешил? — и небрежно: — Ты в надежном месте. С твоим здоровьем все хорошо.

Она все еще поправляет прическу, а я смотрю на круглый медальон, который висит у нее на шее. Странный паучок прицепился к золотому кружочку, паучок-крестик с отогнутыми кончиками кавычек. И это же… Это же свастика! Отвратительная эмблема фашистов, наипозорнейший знак из всех, которые только существовали когда-либо.

Женщина догадалась, что именно приковало мой взгляд. Играя медальоном, промолвила:

— Тебя заинтересовала эта эмблема? Ты знаешь, что она означает? Герб с таким знаком украсит мощнейший город на земле, из которого начнется новая история человечества! Ты хотел бы жить в таком городе?

— Какой город? — лепечу я, невольно отодвигаясь к стене. — Вы о чем?..

— Лежи, лежи! — снова резко бросает женщина. — Тебе сколько лет? О, из тебя можно слепить хорошего солдата! Жаль только — славянское происхождение… А может, ты не славянин? В твоем роде наверное были выходцы из арийских районов. Ты знаешь что-нибудь о своем происхождении?

“Сумасшедшая! — подумал я. — Она не в своем уме. Кто пустил ее в комнату? Откуда у нее шприц?..”

— Фрейлейн Труда, как всегда, в роли философа. Зачем спешить, фрейлейн? — послышался мурлыкающий басок. В комнату неслышно вошел низенький полноватый мужчина. Все на нем как-то удивительно отливало: лакированные ботинки, серебристые нити, вкрапленные в ткань синего костюма, оправа очков, розовая лысина. Он держал под рукой что-то выпуклое, завернутое в бумагу. Положив сверток на кровать, к моим ногам, кивнул: — Как наш гость чувствует?

Женщина улыбнулась своим единым глазом.

— Уже целиком здоровый, чтобы…

— Понятно. Ты можешь сесть, — сказал мне лысый. — Разведи руки. Так. Наклони голову. Еще раз! Чудесно. После сотрясения мозга… Вы таки умеете лечить, фрейлейн.

— Вы хотели, чтобы я скорее поставила его на ноги. — Она взяла меня за подбородок. — Сколько будет семь помножить на шесть? Отвечай!

Я оттолкнул ее руку. Лицо женщины передернулось.

— Фрейлейн! — предупредительно повысил голос лысый. — Ему надо кое-что объяснить…Ты в больнице, мальчик. Я хочу поговорить с тобой. А для этого мне надо убедиться в психической полноценности собеседника.

— В таком случае быстро отвечайте: сколько будет четыре разделенное на два? — буркнул я. Он пристально глянул мне у лицо сквозь стеклышки очков. Не меняя интонации, поучительно промолвил:

— Ты был в тяжелом состоянии, за тобой присматривали, тебе возвратили здоровье. Тебе нужно благодарить, а не вести себя, как дикий индейский щенок.

Я глотнул слюну и взглянул на фрейлейн Труду, на медальон со свастикой.

— Больница… В больницу не тянут с завязанными глазами. Я не придурок. Вертолет опустился в глухом лесу. Где я сейчас?

Не ответив, он спросил сам:

— Значит, ты прилетел на вертолете? Что же то за вертолет?

— Вам это известно не хуже, чем мне. Машина принадлежит международной научной экспедиции. Аугустино — вор, он украл вертолет. Вы должны сообщить в город Пэри о машине и обо мне. С нами также летела девушка, Ержи. Что с ней?

Лысый слушал, склонив главу набок.

— Конечно, конечно! Мы можем сообщить о тебе. Но тогда возникнет множество вопросов. Во-первых: как же ты оказался в вертолете? Во-вторых: как объяснить твое спасение? Фрейлейн Труда, скажите, чтобы принесли газету.

За минуту на пороге стоял упитанный юнец — широкополая шляпа, коричневая рубашка, кобура на поясе, — похожий на того, что привел меня ночью в комнату. Лысый выхватил с его рук газету.

— Думаю, ты поймешь, что здесь напечатано. Ведь ты неплохо усвоил здешний язык. И немецкой разговариваешь довольно пристойно.

Меня чему-то совсем не удивило, что эти двое — одноглазая Труда и мужчина во всем блестящем — обращаются ко мне на немецком языке. Наверное, не удивило потому, что когда свободно владеешь каким-то языком, то при случае начинаешь употреблять ее незаметно для себя.

Я глянул на газету. “Популярная хроника”, что издается в Пэри. На видном месте выделялся заголовок:

ВОЗДУШНАЯ КАТАСТРОФА

“Позапрошлой ночи миссионер-протестант Гуго Ларсен был очевидцем ужасного зрелища. Неподалеку миссии в воздухе над лесом вспыхнул вертолет. За минуту машина взорвалась. Это произошло над разбуженной после дождей безымянным притоком Вачуайо, в районе Больших болот, на расстоянии около 200 миль от Пэри. Миссионер немедленно послал в эфир весть о катастрофе.

Как оказалось, аварию потерпевшая машина, которая обслуживала экспедицию Продовольственного комитета ООН. Члены этой экспедиции во главе с ученым биологом доктором Андреем С.Вовченко из Советского Союза проводят на территории страны научно-исследовательскую работу.

Накануне катастрофы за довольно загадочных обстоятельств исчез сын доктора Вовченко. Если верить слухам, это весьма досадное событие имеет прямую связь с гибелью вертолета”.

Лысый не скрывал удовлетворения.

— Видишь, как оно сложилось… Зачем же доказывать теперь, что на болотном притоке Вачуайо обжора крокодил не посмаковал твоим поджаренным телом. Пока что пусть все так и останется: вертолет сгорел, ты погиб…

— Кому нужно это вранье? Если вы не выпустите меня с этой… из этого…

Покачав главой, лысый заговорил, сдерживая раздражение:

— Слушай, голубь! Пять минут тому назад ты заявил, что вертолет приземлился в лесном захолустье. Тебе известно, что такое оазис? Маленький островок жизни среди пустыни. Мы также в оазисе. Только нас окружают не пески, а кое-что пострашней — зеленый ад, джунгли, которые простерлись на тысячи миль. Пожалуйста! Иди отсюда на все четыре стороны. Мы тебя не держим за штаны. Но перед этим… — он взял принесенный сверток, развернул бумагу. — Ты мне скажи, что это такое.

Лысый держал шлем. Мой шлем. От ракетного пояса. Стекло прожектора разбито. Сбоку гладенькая поверхность вогнута. Это я ударился об острый край люка. Если бы не шлем, мне было бы совсем скверно.

Я протяну руку к шлем и тот же миг отдернул ее. Что-то меня сдержало, наверное, глаза лысого, что жадно вспыхнули.

— Почему же молчишь, голубь?

— Разве вы не видели спортивных шлемов?