Мартин Райтер - Последние Врата

— Тут меня бес и попутал. Он меня, правда, последнее время то и дело искушал на эту авантюру, а теперь замотал вконец. Подумаешь, вещицу какую-то достать! Пустячок! Зато разбогатею несказанно. — Барон виновато посмотрел на Генриха. — Ну, понимаете, деньги нужны мне были. Так нужны, что хоть в петлю лезь... Я и согласился на предложение чертовки, чтоб ей до скончания века не было холодно в корыте с раскаленной смолой! Н-да.

А старуха и говорит:

— Дело наше с тобой, касатик, скрытное, тайное, так что днем отправляться за сокровищами мы не можем. Ни к чему нам с тобой, чтоб люди вдвоем нас видели.

— Это уж верно! — отвечаю я.

— Мы отправимся в путь ночью. Сегодня ночью.

— Сегодня я никак не могу, — возразил я. — Со мной приехали солдаты и прислуга. Не хочу, чтоб потом слухи плодились...

— Ну, это дело поправимое, — проскрипела старуха. — Я наведу на них сон. Такой глубокий сон, что они до самого утра не проснутся... Не хватайся, не хватайся за меч, барон, — не собираюсь я их в мышей или жуков превращать. Я ведьма добрая, зла людям не причиняю.

— Все вы так говорите, — буркнул я. — А как вас на Малом Козле растянут или вздернут на дыбе, так вы и выдаете все свои мерзостные дела. Дыба, она хорошо развязывает языки...

— Смотря кому. — Старуха многозначительно хмыкнула и медленно повернулась ко мне.

Уж лучше бы она этого не делала! Более мерзкой рожи я никогда не видывал. Нос в пол-лица, весь какой- то рыхлый, скомканный, на щеке два чирья с наперсток, губы сухие, белые, тонкие. Верхняя губа оттопырена единственным зубом, желтым и гнилым, а в глазу ведьмы бельмо — как будто кто сметаны капнул. Меня всего аж передернуло от такого зрелища. А старуха знай себе ухмыляется беззубым ртом:

— Привыкай, барон, к старости. Сам когда-нибудь таким станешь.

Она вдруг наклонилась, щелкнула пальцами, будто призывая кого, а когда выпрямилась, я увидел в ее руках черную кошку.

— Моя красавица, одна ты у меня в жизни радость, — пробормотала ведьма. — Сейчас, сейчас мамочка накормит тебя.

Она вытащила из войлочного шарика иглу, проколола себе палец и протянула руку к мерзкой животине. На моих глазах бестия принялась слизывать своим длинным языком проступающие капельки крови. Едва-едва сдержался я, чтоб не порубить ведьму и ее кошку на куски...

Но, понимаете, я зашел так далеко, что отступать было и поздно, и глупо. Такое часто бывает: иногда ужасно не хочется что-то делать, но если сразу не отступил, то потом уж ни за что не пойдешь на попятную. Вот и стоял я, как статуя, таращась на старуху и ее зверюгу: то гневно сжимая рукоять меча, то, вспомнив о золоте, убирая с нее ладонь. А кошка все лизала и лизала капельки крови...

Она вытащила из войлочного шарика иглу, проколола себе палец и протянула руку к мерзкой животине.

Потом я случайно глянул в окно — о господи! — на дворе поздний вечер!

— Что за дьявол?! воскликнул я. — Только что , был ясный день, а теперь темно, точно туча на солнце надвинулась!

Выскочил я во двор да так и замер, глазам своим не веря. На небе — луна, звезды; солдаты и прислуга вповалку лежат на земле, дрыхнут. Я стукнул одного по доспехам, другого — в ответ они только громче храпят.

Осенил я себя крестным знамением, надеясь разогнать чары и наваждение, однако нет, все верно — ночь на дворе, люди спят как убитые.

«Вот уж одурачила меня проклятая со своей кошкой! со страхом продумал я. — Заставила целый день простоять истуканом!»

Тут слышу — хлопнула дверь. Оборачиваюсь — старуха на пороге, на клюку опирается, губы в ухмылке кривит.

— Ну вот, видишь, я свое слово держу — спят твои товарищи непробудным сном. До утра проспят. Никто твоего отсутствия не заметит...

Тут бы мне и забыть о жадности, мечом блеснуть и покромсать ведьму, да только страх меня взял нечеловеческий. Тьфу, аж противно! — призрак нахмурил брови. — Меня, самого барона, и так напугать!

Стою, значит, ни жив ни мертв. А ведьма и говорит:

— Самое время нам отправляться за нашими сокровищами... А что это у тебя, касатик, на руке пальца не хватает?

Я глянул на руки — на месте все пальцы.

— Врешь, проклятая! — отвечаю. Поднимаю глаза — и что вижу? Вокруг все по-другому: ни леса, ни ведьминой развалюхи, ни моих спутников. В сотне шагов от меня совсем другие дома жмутся друг к другу, собаки перелаиваются, купол церкви над домами высится. Ужас! Не знаю, где я нашел силы устоять на ногах. А ведьма все ухмыляется.

— Не трепещи, не трепещи, касатик. Это не преисподняя, это всего лишь захудалый городишко Регенсдорф. Полдела сделано. Давай-ка закончим начатое. Слушай внимательно, что скажу. Вот тут, в паре шагов от нас, старый, заброшенный колодец. Но это только с первого взгляда кажется, что колодец, — на самом деле это вход в старую штольню. В штольне устроен тайник. Как спустишься, тотчас и увидишь сундуки, полные золота и самоцветных камней. Бери, сколько унесешь. А чтоб мало тебе не показалось, я для тебя далее торбу припасла, — ведьма кинула мне скомканную тряпку. — Надеюсь, твоя душа порадуется богатству. А теперь запомни, что надобно мне. Среди сундуков разыщи обитый тисненой кожей короб. Он небольшой, думаю, не длинней твоей латной перчатки, а толщиной с человеческое запястье. Главная примета — на коробе имеется печать, молот на ней изображен. По ручке молота бежит волк, а на обухе сидит ворон. Так ты этот короб мне принеси. Он легкий, там нет золота.

— Что ж ты сама за коробом не полезешь? — спросил я.

— Не могу, — ведьма развела руками. — Это место заговоренное, таким, как я, туда ходу нет.

— А что в коробе? — спросил я, пытаясь угадать, какие сокровища могут интересовать ведьму.

— Да не все ль равно, что там, коль взамен ты получишь награду? Ну, да я скажу тебе, коль уж так тебе неймется, — особой тайны в том нет. В коробе древнее письмо, но не морщись брезгливо, там речь идет вовсе не о колдовстве, как ты подумал. Ничего в этом письме не угрожает христианским душам... Беда в том, что стара я, но все же есть одно чудесное место, где я смогу вернуть себе молодость и красоту. В том письме указана дверь в королевство магии. Их много, дверей, но для меня они все закрыты по причине, о которой тебе знать не надо. Вот и все. Успокоилось ли теперь твое христианское сердце, барон?

— Смотри, если врешь! — сказал я. — Не миновать тогда тебе гнева моего!

«Доброе дело, однако же, ждет меня, — обрадовался я. — Достану я это письмо — мерзавка и провалится к самому черту, оставит в покое наше герцогство. Чем не подвиг, достойный христианина?»

— Ладно, — говорю я. — Показывай, где вход в штольню.