Инесса Шипилова - Тыквенное семечко

— Хорошо, я согласен, — Тилиан тяжело вздохнул, взял детей на руки и быстро вышел.

Боррелия в это время достала из кармана маленький мешочек с какой-то травой и насыпала ее по всей комнате. Потом взяла подсвечник и бросила его на пол. Вверх взметнулся сноп пламени, поглощая все на своем пути.

— Я думаю, пора вмешаться! — крикнул Астор Греллю, и они побежали за Тилианом.

Тот сложил детей в приготовленную плетеную корзину, привязал к ручке веревку и, открыв окно, спустил ее вниз. Внизу ее подхватил ливнас в охотничьей шляпе. Рядом с ним стояла телега, запряженная лошадью, куда он ее быстро спрятал. В этот момент во дворце началась паника. Фрейлины с визгом разбегались, подобрав руками свои пышные платья, слуги с ведрами воды бегали безостановочно.

Тилиан тоже схватил ведро и помчался на улицу. Там он подбежал к ливнасу на телеге и схватил его за ворот.

— Смуглого убрать! Смотри, Амир, не перепутай! — сказал он ему в самое ухо и рванул дальше.

Ливнас хлестнул лошадь и поехал в сторону леса. Астор с Греллем запрыгнули на телегу и поехали вместе с ним. Грелль обнял корзину и прижал к себе обеими руками.

Ехали долго, лес становился все гуще и неприветливее. Наконец ливнас натянул поводья, и лошадь остановилась. На небольшой поляне скособочилась маленькая избушка, рядом с ней прилепился сарайчик. Недалеко от дома шумела горная река, петлявшая между крупных валунов. Мужик зашел в избу и поставил корзину на широкую лежанку, прикрытую выцветшим одеялом. Он зажег свечку и вытащил мальчиков из корзины, положив их рядом. Поднес свечку к ним и внимательно посмотрел. Один из них тихо заплакал.

— Ну, чего, брат, чуешь, небось беду, вот и плачешь, — сказал тот, взяв в руки маленького Грелля. — Ну, видать, судьба у тебя такая, — сделал он философское заключение и пошел с младенцем к ручью.

Астор сделал Греллю знак рукой, и они положили руки на рукоятку меча, быстро перебросившись словами.

Мужик подошел к ручью и вздрогнул, услышав, как его зовут по имени. Он резко развернулся и, положив ребенка на землю, рухнул на колени.

Перед ним, переливаясь золотым светом, стояли две прозрачные фигуры ливнасов. Над головой у них переливалась радуга, а лица были такие светлые, что от избытка чувств мужик хватал ртом воздух, не в силах выдавить из себя ни звука.

— Амир! — снова услышал он. — Не убивай младенца, не бери грех на душу, — говорил ему Астор, подходя все ближе и ближе. — Это будущий государь наш, он жить должен!

Амир с вытаращенными глазами вознес руки к небу и заголосил.

— Святой Хидерик! Я тебя узнал, господи, счастье-то какое! А тот второй кто будет? — пролепетал он, ползая перед ними на коленях.

— Это Святой Греллиус! — важно ответил Астор, добавляя мысленно к золотому свечению розовые переливы.

Амир сложил молитвенно руки и пару раз стукнулся лбом о землю.

— Не переживайте, Ваши Святейшества, не трону мальчонку, ей-богу!

Он торопливо принес корытце, положил его туда и пустил по реке.

Астор с Греллем под громкий возглас Амира растаяли в воздухе, осенив его благословительными жестами.

*** **** ***

Тюса собрала открытки, принесенные ей Шимой для автографов, и пошла в сторону грецкого ореха. Лишь бы у Ле Щины было хорошее настроение, и она подписала открытки, подумала она про себя. Ну, в крайнем случае, подпишет Дук, решила она и повеселела от этой мысли. Сегодня ей предстояло вымыть два окна в гостиной и повесить туда новые занавеси с длинной бахромой.

Кикиморка положила стопочку открыток на сервант, принесла тазик с водой и поставила его на низенький стул. Тут она увидела, как сверху по лестнице спускается Ле Щина, держа в одной руке свернутую газету. Вид у нее сегодня был необычный — она была одета в узкое длинное платье песочного цвета, волосы рассыпались по плечам. Ее нос был слегка распухший, словно она недавно плакала.

Кикиморка отметила про себя, что Ле Щина стала похожа на большую кисточку, которую обмакнули в оранжевую краску. Тюса подскочила к серванту, схватила открытки и, широко улыбаясь, протянула их хозяйке.

— Вот тут девочки передали для автографов, — бойко протараторила она, разглядывая длинные сережки Ле Щины.

Но та вдруг неожиданно схватила кикиморку за руку и резко дернула, рассыпав по полу широкий веер открыток.

— Ах ты, маленькая гадина! И сколько же тебе заплатил этот журналистишка за эту гнусную статейку? — прошипела она Тюсе, буравя ее покрасневшими глазами.

— Какая статья? — ошарашенно спросила кикиморка, попятившись назад. Она наткнулась на стул и с грохотом перевернула таз, разлив воду по всему полу. Открытки встрепенулись и закружили по водной глади растекающейся лужи.

На шум прибежал Дук, перепрыгивая по лестнице через две ступеньки. Он схватил Ле Щину за руки и отодрал ее от Тюсы.

— Ну-ка успокойся, мы ведь не знаем наверняка, что это она, — закричал Дук разъяренной сестре.

— А кто еще? Кто еще мог знать все это? И про бельевую веревку на втором этаже, и про мои розовые панталоны, которые, о ужас, так не гармонируют с цветом волос, и про ножницы, которые я все время бросаю в кофейную чашку! — заорала Ле Щина, извиваясь в руках Дука. — Да я ей сейчас такое устрою, что она у меня на всю жизнь запомнит! Я тебя увольняю, ты поняла?

Ле Щина вырвалась, но узкое платье разрешило ей сделать только крошечный шаг, когда она силилась сделать второй, то поскользнулась и шлепнулась в лужу, пнув при этом таз, который с мелодичным звоном покатился в сторону кухни.

Тюса, в свою очередь, не стала дожидаться того, что она запомнит на всю жизнь, и вылетела из ореха, на ходу надевая пальтишко. Она помчалась галопом в сторону лиственницы так, как будто была уверена, что Ле Щина непременно пустится вдогонку. Она даже оборачивалась пару раз, но ничего кроме прыгающей тропинки не видела. Около лиственницы она сбавила темп, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, а правый бок скрутило от боли.

Тюса на ватных ногах поднялась по ступеням в свою комнату и рухнула на кровать, не раздеваясь. Тут она расплакалась в три ручья, уткнувшись в подушку.

В дверь постучали, и кикиморка увидела кудрявую голову Фабиуса, вопросительно смотревшего на нее. Она сбивчиво рассказала ему о сегодняшнем событии, не забыв поведать, как Ле Щина упала в лужу. Фабиус обнял Тюсу за плечи и сказал, что он поможет ей разобраться в этом чудовищном недоразумении.

— Могу я что-нибудь сделать для тебя прямо сейчас, чтобы ты перестала плакать? — спросил он ее, стоя у двери.

— Да! Убрать отсюда портрет этой старой грымзы, — вдруг неожиданно для самой себя выпалила кикиморка, показав пальцем на толстую ливнасиху в позолоченной раме.

Фабиус безропотно снял портрет и вынес его из комнаты, а Тюсе вдруг показалось, что места стало в два раза больше. Она стала от радости прыгать на кровати — каждый раз, когда долетала до потолка, прикасалась к нему подушечкой большого пальца, словно печать ставила. Как будто это не ее уволили, а она кого-то увольняла из своей жизни и ставила печати в приказах об увольнении. А когда все приказы кончились, Тюса села на кровать, достала книжку из тумбочки и, поставив перед собой русалочку, стала громко, с выражением читать.