Александра Егорушкина - Настоящая принцесса и Снежная Осень

— Нет-нет, левее, — Фробениус привстал на цыпочки и сощурился. — Этак ведь в Венецию угодить можно. Что совершенно излишне.

Богданович плеснул немного горячего кофе в кружку с изображением Медного Всадника и вручил Инго. Фробениусу, Лисовски, толстяку и подоспевшему Танидзаки бармен невозмутимо раздал фирменные зелёные чашечки.

— Готовы? Куда именно вам надо, точно решили? — Фробениус ласково посмотрел на Инго снизу вверх. — Тогда пейте. До свидания, Инго. Удачи вам.

Инго заглянул в кружку, пожал плечами и глотнул кофе.

От радужной вспышки Джабба проснулась и недовольно вздохнула всем брюшком. Суета сует…

Прочая публика в баре даже не оглянулась — здесь и не такое видывали. Фробениус взобрался на освободившийся табурет у стойки.

— Который час? — поинтересовался он у бармена.

— Одиннадцать пятнадцать, — Богданович вытащил из жилетного кармана серебряные часы на цепочке. — А в Петербурге уже четверть второго. — Он ещё раз сверился с часами, потом что-то прикинул, зажёг белую овальную, как яйцо, свечку в старинном подсвечнике в виде гнёздышка, пылившуюся рядом с кружками, и стал бережно заводить часы.

— Давайте-ка мы с вами, Фробениус, объясним друг другу, почему мы так легко согласились отправить мальчика в это пекло… — бармен говорил так тихо, что его не услышала даже жаба в террариуме. — Как это он нам так головы-то заморочил, а? Ведь он вроде бы ничего такого и не говорил…

— Стыд и позор нам, — печально отозвался Фробениус, глядя в пустую зеленую чашечку с черным кругом на дне. — Ведь поняли же уже, что способный словесник, — так надо было ухо востро держать. Мне в его возрасте для этаких фокусов пришлось бы сочинять заклинание с «Одиссею размером… И все бы заметили и на смех подняли…

— А он просто попросил, и мы, как миленькие…

— Да.

— Вот талантище… Вернуть никак?

— Смеётесь?!

— Пропадёт же!

Фробениус опустил глаза и повозил чашку по стойке.

— Не пропадёт. Во-первых, в Петербурге сейчас Глаукс, а они в паре очень неплохо работают. Во-вторых, талантище. В-третьих, Богданович, этот мальчик так решил…

— В-четвёртых, судьба, — замогильным голосом отозвался бармен и театрально закатил жёлтые глаза. — Фатальный рок.

— В-пятых, пространственники туда кого-то отправят, — веско отозвался Фробениус и слез с табуретки.

— В-шестых и в-седьмых… — пробормотал Богданович. Это прозвучало как крепкое ругательство. — Шляпы мы с тобой, Джабба, — тихо сказал он, повернувшись к аквариуму. Жаба вздохнула, не открывая глаз. — Думать надо было. А ведь не стоило его туда отпускать. Не стоило. Одна надежда — там Глаукс…

Над Радингленом моросил дождь. Он так мерно и убаюкивающе постукивал по крыше караульной будки, что стражник начал потихоньку клевать носом. Да и тусклый огонек фонаря, покачивавшегося снаружи на кованом крюке, тоже как будто засыпал — мигал и гаснул, вскидывался и опять мигал. На пустынном перекрёстке Трилистника послышались лёгкие шаги. Стражник сонно заморгал: по блестящему булыжнику легко и стремительно скользила женщина в длинном плаще с капюшоном. Плащ серебрился от дождя и даже как будто светился изнутри.

— Не иначе, привидение Бессонной Дамы. Бедная, несчастная… — невнятно пробормотал стражник и вновь задремал под песенку дождя.

А дама поспешила дальше, ни на миг не теряя царственной осанки. На шаг впереди неё чёрной тенью стлался кот.

— Разгильдяи, — сердито, но всё-таки не повышая голоса, сказала дама, миновав спящего стражника. — Караул называется…

Её величество Таль, королева-бабушка, огляделась и щёлкнула кнопкой электрического фонарика. В экстренных случаях цивилизация бывает очень кстати. Над крыльцом, отражая свет, покачивалась и позванивала от дождя вырезанная из тонких медных листов раскрытая книга.

Дверь распахнулась прежде, чем королева взялась за дверной молоток.

В глубине комнаты замигала от ворвавшегося ветра свеча, и по тёмным стенам закачались тени.

— Ваше Величество! — удивленно сказал хозяин лавки, срывая с головы фланелевый колпак с кисточкой. — Среди ночи… Я полагал, утренняя аудиенция… Простите мне мой вид…

— Что стряслось, Гарамонд? — без околичностей спросила Бабушка и откинула капюшон. — Говорите сразу. Неужели вы думаете, что, выслушав такие вести, я стану мирно спать до утренней аудиенции?

Гарамонд плотно прикрыл дверь и усадил Бабушку в креслй.

— Вот… — он снял с шеи какой-то ключик на шелковом шнурке, щёлкнул хитроумным замочком и поднял резную крышку деревянной шкатулки. Королева Таль наклонилась поближе. В шкатулке стеклянно поблескивало и переливалось. — Вы ведь знаете, как действует схема?

Больше всего содержимое шкатулки было похоже на сверкающую гроздь крупных мыльных пузырей. Которые чуть-чуть светились. Приглядевшись, Бабушка заметила, что в одном из них как будто вставлена маленькая картинка с зеленоватым морем и городом-островом, черепичные крыши которого поблескивают от ночного дождя. Только картинка эта была объёмная и живая. Соседние шарики были прозрачны, и только в одном из них… Бабушка сощурилась.

Некоторое время слышалось только потрескивание фитильков. Наконец Бабушка выпрямилась. Лицо у неё было усталое, как после экзамена или большого дворцового приема.

— Вот, Ваше Величество, — показал Гарамонд. — Видите — один из шариков светлее прочих. Кристаллы показывают тот мир, в котором мы сейчас находимся. Это Радинглен. В соседнем кристалле, то есть шарике, должен быть Петербург. И всё время был.

— Что-нибудь сломалось? — уточнила Бабушка не предвещавшим ничего хорошего тоном. Студенты обычно от такого тона покрывались мурашками. — Да не молчите же, Гарамонд!

— Схема в порядке, — тихо сказал Гарамонд. — Она лишь отражает происходящее.

Динь-дилинь. Шур-шур-шур.

— Что такое? — Бабушка насторожилась и вновь вгляделась в кристаллы. В стеклянной грозди совсем рядом с Радингленом что-то темнело. Внутри шкатулки шебуршалось и позванивало, как будто вместо схемы миров туда посадили десяток хрустальных мышей. Шуршащий звон стал ещё громче, и к нему добавилось странное побулькивание — будто что-то кипело на огне. И Бабушка заметила, что тёмное пятнышко медленно, неуклонно чернеет и растёт.

— Петербурга больше не видно, — тщательно подбирая слова, проговорил Гарамонд, словно не решался или не имел права сказать все сразу. — Он… он исчез… или его отгородило в отдельный мир, Вместо него теперь вот это. Видите, Ваше Величество, там сгусток темноты.

— Что — это? — голос у Бабушки все ещё был суровый, но сама она стремительно побледнела. — Что-то мне это очень напоминает, — пробормотала она. — Когда за тобой приходит кот, жди вестей… ё