Дмитрий Емец - Танец меча

Для него в верности не было ничего удивительного. Он скорее удивился бы обратному — ее отсутствию.

Не зная, чем себя занять, Вован бродил по комнате. Ткнул пальцем в горшок с собиравшимся цвести декабристом. Ковырнул ногтем книжную полку, проверяя, не отходит ли лак. Лак отходил, и Вован буркнул, что он дерьмовенький.

— Ну так чо? Едем или как? — нетерпеливо спросил он.

Ирка не могла решиться. Сокольники были местом ее силы, ее триумфа, а теперь станут местом ее слабости и беспомощности.

— Можно же было сначала позвонить! — сказала Ирка.

— По телефону? Это который с кнопочками и все время денег просит? А, ну да! — Вован шевельнулся. — Так чо? Едем или еще почешемся?

Ирка уставилась на монитор. Потом на Багрова, потом снова на монитор. Оба дорогих ей существа молчали, предоставляя ей самой право решать.

— Мне Хаара сказала: если они захотят в Сокольники, это будет удобно. Там их проще навещать, а коляску они сами как-нибудь сообразят, как втащить… — бодро продолжал Вован.

Ирка посмотрела на книжные полки, за которыми грохотали кастрюли. Среди кастрюль и тарелок обитало третье самое дорогое существо.

— А Бабаня? — тихо спросила она. Вован вздохнул:

— Ну для начала, наверное, заменим тебя мороком, а там… ну… не знаю. Может, правду сказать?

— Что ее внучка живет в Сокольниках на дереве? Как обезьянка? А еду, которую Бабаня готовила много лет подряд, Антигон спускал в унитаз, чтобы она не воняла? — дрожащим голосом спросила Ирка.

— Мне эта общая обиженность надоела. И то не то, и се — не сяк! — хмуро огрызнулся Вован. — Думай сама. Я водила. Мое дело крутить баранку.

Ирка выдохнула, поняв, что он прав. Чего она на Вована-то набросилась?

— Прости!

Вован мотнул головой.

— Да чего прощать-то? Короче, я скажу Хааре, что вы подумаете. Если чо — приеду и перевезу. Так? Ну покеда!

Оруженосец повернулся и покинул комнату. Было слышно, как этот лесной по духу человек, волей заблудившихся на карте страны родителей появившийся на свет в Москве, топает и кашляет в коридоре.

Ирка слепо оглянулась на Матвея. Ее губы прыгали. Тот отложил атлас, подошел, остановился рядом и прижал ее лицо к своему свитеру. Потом стал медленно покачивать вправо и влево. Когда в коридоре послышались шаги Бабани, Ирка оттолкнула его и пальцами слепо забегала по клавиатуре, печатая бессмыслицу. «Ыпвыалополыв цацаца ымо», — прочитала она потом.

Бабаня неслышно появилась в комнате, поставила перед Иркой блюдце с тремя белыми таблетками и одной желтой. Потом исчезла, бесшумная, как женщина Востока. Сложно поверить, что это та же самая Бабаня, которая в двадцать лет голосом открывала двери.

— Кажется, я тебя насквозь проплакала, — сказала Ирка, упрямо глядя на свое «цацаца ымо».

— Да ерунда! Всегда пожалуйста. — Матвей задумчиво ощупал свитер. — Ты правда не хочешь в Сокольники?

— Я о них даже вспоминать не хочу! Кроме ноута, ничего оттуда не перевезла. Даже зубная щетка другая, — ответила Ирка.

Выдаются дни пустые, когда стрелка липнет к циферблату, а случаются наполненные событиями настолько, что только отмахиваешь их, как теннисные мячики. Сегодняшний был именно таким.

Бензиновое облачко от старой иномарки Вована еще висело в воздухе, когда кто-то постучал, но не во входную дверь, а сразу в дверь комнаты. Ирка вопросительно повернула голову. Бабаня обычно не стучала. К тому же гулкие удары ее пяток она услышала бы еще от кухни.

— А я к вам, огурчики вы мои несоленые! Доброго вам здоровьичка! — ласково пожелал кто-то. В комнату просунулся красный носик Аиды Плаховны Мамзелькиной. Косу в брезентовом чехле она тащила с собой, не имея желания оставлять ее в коридоре.

Ирка в ужасе откинулась на спинку коляски. Багров вскочил, готовый защищать ее.

— Чего вам надо? — крикнул он.

— От тебя ничего, милок! Подожди покуда в коридоре! — решительно сказала старушка и своей иссохшей ручкой, с легкостью корежившей в катастрофах металл машин и поездов, выставила Матвея за дверь.

— Ох ты, моя голубушка! Всколохнулась вся, побледнела! — запела Плаховна, глядя на Ирку. — Не бойся! Не по работе я к тебе, душечка! Нету на тебя пока разнарядочки! Погутарить хочу!

Старушка сбросила полупустой рюкзачок, скромно уселась на край стульчика, сложила на коленках ручки и умненькими глазками уставились на Ирку.

— Как тебе, дитятко, живется? Не тяжко ли без ножек?

— Справляюсь! — ответила Ирка с вызовом. Плаховна взяла со стола сухарик, стала крошить его на ладошке и кусочками засовывать в рот.

— Возьмите чай! — буркнула Ирка, про себя подумав: «Чашку потом выброшу!»

Мамзелькина укоризненно мигнула.

— И, милая! Да разве ж я заразная? От меня и михробы дохнуть! — произнесла она с живостью.

Ирка смутилась.

— Устала я, голуба! Сил моих больше нет! Оо-ох-ох, тяжко!

— Чего тяжко-то? — спросила Ирка.

— А то и тяжко! Утром дергають, ночью дергають. На земле, почитай, скоро десять миллиардов людёв бундить, а я-то одинешенька… Нихто миня не ждеть, нихто не зоветь, все гонють. Иной раз опрокинешь с Ареюшкой стаканчик — вот всего и веселья! — Мамзелькина пригорюнилась, низко наклонив черепушку, покрытую черной траурной косыночкой.

Жалела-то она себя жалела, а нет-нет, Ирка чувствовала ее зоркий, острый, как скальпель, взгляд.

Понимая, что все это неспроста, набралась храбрости.

— Чего вам от меня надо? — выпалила она решительно.

— Вот так вот прямо? В лоб? — прищурилась Плаховна. — Сухариком на кой-как покормила, чайком через пень-колоду напоила, чашку выкинуть собралася и расспрашиваешь?

Ирка молчала, но молчала упрямо. Ей нужен был ответ. Мамзелькина оглянулась на свой рюкзак.

— Сколько я с собой ношу в своей котомочке! — запричитала она. — И красота, и молодость, и ученость, и таланты — все тута! Иной раз думаешь: чего все забирать-то? Что-то можно ж и оставить? Ну пропадуть, допустим, у балерины ножки — хто ж их-то хватится? Балерина-то на океанском дне! Стоило ей столько лет одни ноги тренировать — ох-ох!

Уловив в голоске у старушки намекающую интонацию, Ирка напряглась.

— Вы мне что, ноги предлагаете?

— Ноги? А разве надо тебе? — всплеснула ручками Мамзелькина. — Ох, удача! А я-то думаю: дай спрошу! Ноги, новые ноги! Мускулистые, красивые! В обмен на эти, извиняюся, палочки!

— Пересадка? — спросила Ирка задумчиво.

— Пересадка это чего такое? — озадачилась Аида Плаховна. Потом сообразила и захихикала. — Э, нет! Сами прирастут! Были тама, станут здеся! И пяти минут не пройдеть, такие танцы-шманцы отдряпывать будешь — не нарадуисся! Ну говори: да!

Ирка колебалась. Что-то такое пряталось в елейной позе старушки, в опущенной головке, в смирном голоске, что она спросила: