Юрий Коринец - Заблудившийся робот

— Камертон?

— Не камертон, а именно гаечку! Он предложил сделать из нее маленький камешек в траве. Такой же формы, цвета и освещенности. Он сказал: к чему тут гаечка? Уж лучше камешек! И я тут лее же мазнул (краски у меня были с собой, на всякий случай) — и картина пошла!

— Ну, а Тарабам что сказал? Он в курсе?

— Конечно, в курсе, — сразу погрустнев, ответил папа. — С Тарабамом все не так просто… Он очень огорчился, когда я ему сказал, что замазал гаечку. И с тех пор ходит сам не свой. Он даже просил меня нарисовать несколько гаечек и повесить ему на кухне… ты же знаешь, он там спит…

— Да, — сказал я. — Печально. И странно.

— Более чем странно, — подтвердил папа. — А еще Тарабам выразил желание заняться масляной живописью! Он заявил — и весьма категорично, — что хочет писать со мной картину «Металлолом. Материал для размышлений»… Представляешь?

— Ну и что? Пусть пишет! — сказал я. — Зачем мешать?

. — Конечно, — согласился папа. — Может, у него талант откроется. Что ни говори, а эту гаечку он здорово придумал!

— А что ты сейчас делаешь? — спросил я. — В данный момент?

— Сижу и вписываю в картины гаечки! А потом все переписываю… дело идет на лад!

— Желаю успеха! — сказал я.

— Ты заходи, не пропадай, — сказал папа.

— Непременно скоро зайду, — обещал я. — Интересно взглянуть на эти ваши гаечки… камертоны то есть. И передай привет Тарабаму. — Я положил трубку.

— Да, — сказал я сам себе вслух. — Живопись — это действительно, великая тайна. Но Тарабам… каков, однако, мудрец!

В то чреватое еще долгими неприятностями воскресенье все в квартире-108 с утра были дома. Проснулись довольно поздно — часов в десять, — не спеша помылись и собрались в папиной комнате к завтраку. Тарабам заварил прекрасный крепкий чай, сварил каждому по два яйца всмятку, достал из холодильника масло и сервировал стол. Настроение у всех было отличное. Слышно было, как за стеной весело бренчит на рояле Старик-Ключевик. Он играл весьма своеобразно: не дойдя до середины мелодии, обрывал ее и начинал сначала. Чтобы создать за завтраком еще более уютное настроение, папа включил свою стереосистему — создал, как он любит говорить, «музыкальный фон», который сразу отгородил квартиру-108 от посторонних шумов, в том числе и от бренчания Ключевика. И тут вдруг раздался тот самый звонок в дверь…

Его услышал, несмотря на фон, Тарабам: ведь слух у робота потрясающий!

Забегая немного вперед, должен сказать, что звонок оказался весьма коварным, хотя его коварство раскрылось только к обеду. А сначала звонивший в дверь даже несказанно всех обрадовал.

— Там какой-то человек из стола заказов гастронома, — сказала мама, вернувшись в комнату. — Принес осетрину.

— Осетрину?! — радостно поразился папа. — Зови его на кухню!

— Осетрина! Осетрина! — весело захлопали в ладоши Катя и Юра.

— А что это такое? — спросил Тарабам.

— Это такая рыба, — объяснила Катя. — Папа ее очень любит, и мама тоже.

— И мы, — сказал Юра.

— Она редко бывает, — уточнила Катя.

Все пошли на кухню и увидели нежданного гостя: он был высокий — косая сажень в плечах, — рыжий, с голубыми невинными глазами. В руках он держал здоровый пузатый мешок.

— Вы садитесь, — вежливо пригласила его мама. — И покажите вашу осетрину.

Голубоглазый сел, развязал мешок, вынул оттуда брикет белого мороженого филе, завернутый в целлофан, и положил его на стол.

Все с восторгом склонились над куском осетрины. Мама потрогала ее пальцем. И все потрогали.

— Никогда не видела осетрину в таком прессованном виде, — сказала мама.

— Спрессована и заморожена для лучшего хранения, — сказал голубоглазый. — Уж вы не сомневайтесь, товар высший сорт!

— Почем? — спросил папа.

— По шести рублей за кило.

— Однако!

— Так осетрина нееже! Она так и стоит.

— Будем брать? — спросила мама у папы.

— Конечно, — кивнул он. — Это же редкость. Давно уже не едал осетринки…

— Надо Ключевика позвать, — сказала мама. — Может, он тоже возьмет.

— Правильно, — поддержал ее папа. — Обрадуем старика… А я позвоню кое-кому из знакомых, если они захотят, то возьмем и на их долю. Вы согласитесь минут десять подождать? — обратился он к голубоглазому. — Может, мы у вас побольше возьмем.

— Да с превеликим нашим удовольствием! — любезно откликнулся тот. — Хоть и дел невпроворот, продохнуть некогда, но не могу отказать…

— Спасибо, — сказал папа и пошел звонить. Тем временем мама привела Старика-Ключевика: он тоже выразил желание купить осетрины.

Тут вошел папа.

— Я дозвонился Петровым, Ивановым и Сидоровым, — сказал он весело. — Они очень обрадовались. Просят взять им по килограмму. Итого три! А мы сколько возьмем?

— Я думаю, полтора, — сказала мама. — Или даже два.

— Правильно, — согласился папа. — Праздник так праздник!

— Еще мне килограмм, — сказал Старик-Ключевик.

— Три плюс два — пять… плюс один — шесть!

— Это тридцать шесть рублей! — воскликнула мама. — Нам надо отдать тридцать… У меня таких денег нет!

— Вы не беспокойтесь, — сказал Старик-Ключевик. — Я вам дам.

— Мои знакомые сейчас приедут и отдадут, — заверил его папа.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Старик-Ключевик и пошел за деньгами.

— Ну, как мы поддерживаем ваш план? — спросил папа голубоглазого.

— Молодцы, — радостно ответил тот.

Он стал выкладывать на стол расфасованные куски рыбы, все аккуратно завернутые в целлофан.

— Тут везде указаны вес и цена, — сказал он. Мама взяла бумагу и карандаш, все подсчитала, потом пришел Старик-Ключевик с деньгами, их вручили голубоглазому, и он, довольный, поднялся с табуретки.

Старик-Ключевик, папа и мама с благодарностью пожали ему руку.

— Еще приносить? — спросил гость.

— А как же! — сказал папа. — Заходите… Когда он ушел, мама сразу лее же принялась за готовку.

— Будем сегодня обедать пораньше, — сказала она. — Так хочется осетрины! Что будем: уху варить или жарить?

— Уху варить! — весело сказал папа. — И жарить! С картошечкой! Сегодня у нас будет пир горой!

Старик-Ключевик тоже пошел готовить свой «пир горой». А вскоре приехали папины знакомые и радостно взяли свою долю. Я тоже заехал в квартиру-108 за осетриной — папа выделил мне из своих запасов полкило. Все участники этой операции СМО (так назвал ее папа, почему, вы узнаете ниже) весело колдовали на кухнях в предвкушении праздничного обеда: и Петровы, и Ивановы, и Сидоровы, и Старик-Ключевик, и мама в квар-тире-108, и я у себя дома…

Когда у мамы сварилась уха, а на сковородке коричнево зарумянились аппетитные куски рыбы, она позвала на кухню папу.

— Попробуй-ка уху, — сказала она показавшимся папе странным голосом. — И жареное… как оно тебе?