Татьяна Иванова - Дикие

— Я теперь ни за что не пойду закрывать за ним дверь, Иван Степанович. — Сказал он, прислонившись к стене. — Теперь черед кого-нибудь другого!

— Так ты, дурень, и дверь оставил открытой! — отчаянно воскликнул Иван Головинов.

Поглядел бы я, как вы б ее закрыли! — обиженно запричитал Андрей, которому после испытанного страха перед неизведанным, гнев начальника казался сущим пустяком.

— Так! Стало быть, арестант твой теперь уже и не в темной и не в трапезной, а гуляет невесть где! — раздраженно воскликнул Иван Головинов, поглядывая на Никиту Проскурина так, словно тот был во всем виноват.

— Да, что ты на меня так смотришь, Иван Степанович! — возмутился стрелец. — Да я, кабы сразу сдал тебе его с рук на руки, давно бы ушел и ничего этого не видел! А то, сижу вот тут, дожидаюсь неизвестно чего! Арестант этот теперь ваш, вот вы им и занимайтесь! А мое дело — привел и пошел!

— Ну и иди теперь, пусть он тебя у двери-то и встретит! — злорадно засмеялся Иван Головинов.

— Иди, иди, чего ж ты сидишь, а Никита Семенович? Вам же с Ванькой на посты давно пора возвращаться!

Никита с вызовом посмотрел на дьяка.

— А ты меня не подзузыкивай! И пойду! — однако с места своего даже не тронулся.

— Во как! — ухмыльнулся Афанасий Серебренников, качая головой. — Ну и арестант! Он на воле гуляет себе где ему вздумается, поди уже весь Приказ обошел, а мы выходит у него теперь заместо арестантов! Никто нас не запирал, однако сами выйти не можем. — И он отчаянно как-то засмеялся.

Они просидели некоторое время в великой задумчивости, не поднимая друг на друга глаз, предоставленные самим себе, пока, наконец, Никита не вспомнил о Марийке.

— А девка-то! — и радостно хлопнул себя по коленям.

— Я ж отпустил ее за Никитой Куренцовым! Она вот, вот и заявится!

Все присутствующие тут же с надеждой устремили свой взор на стрельца.

Однако Иван Головинов пресек эту, возникшую, было, надежду.

— Кто ее знает, эту девку! Может она и сама такая же, как этот!

— Нет, девка нормальная! — попытался убедить подозрительного дьяка Никита.

— Да, почем ты знаешь, что она тебе правду поведала про Никиту Владимировича?

Не унимался Иван Головинов.

— Про него, может, и слукавила, а что нормальная она, то нормальная.

— Да, откуда тебе сие ведомо?

— Чутьем чую!

— Чутьем он чует, как же! — Иван Головинов нервно заерзал на лавке.

— Ну и пусть будет ненормальная! Да, хоть такая же, как и он! — вступил в разговор Афанасий Серебренников. — Только б сюда заявилась, да забрала бы от нас этого своего знакомца.

— Да, она, вроде, говорила, что брат он ей, а не знакомец. — Вспомнил Иван.

— Брат? — переспросил его Иван Головинов?

— Угу! — пробасил Иван.

— Ну, коли брат он ей, так значит она и сама такая же!

— Да, наплевать на нее, только бы этого забрала! — снова сказал Афанасий Серебренников.

— Как это так! — возмущенно прикрикнул на молодого подьячего Иван Головинов.

— Да, может они и вовсе для Отечества опасные! А ты желаешь взять и отпустить их себе преспокойно! А они, опосля, чего-нибудь и сотворят! Говорил же Никита, чего им про царя-то нашего ведомо!

— Так чего ж, Иван Степанович, ты желаешь, чтоб мы делали? — не понял Афанасий.

— Нельзя нам их отсюда отпускать! Ни его, ни ту девку, коль она вообще заявится! На то мы на такие дела сюда и поставлены! Требуется нам их задержать, и потому, как я здесь сейчас старший опосля отсутствующего Савелия Никоноровича, таково мое решение и будет!

Все изумленно уставились на своего начальника.

— И как же мы их задерживать станем, Ваня, коль они такие штуки проделывать умеют? — спросил у патриотически настроенного дьяка Прохор Семенов. — Тут, мой друг, ужо нечистой силой попахивает! Этот арестант вон, и Андрюшку до полусмерти перепугал, по сию пору с пола подняться не может!

— А мне, дедуня, и тут хорошо! — ответил Андрей, и, перевернувшись на бок, вольготно привалился плечом к стене.

— Как задерживать будем, пока не знаю, но задерживать надо! — упрямо повторил временный сему тайному заведению начальник.

— А, что же ты станешь с ними делать, коли девка и впрямь Никиту Куренцова сюда приведет? — спросил Никита.

— Дай Бог, коли приведет! Дай Бог! Но мне сдается, что сболтнула она тебе! Узнала, что есть такой боярин, близкий к царю нашему, вот и сболтнула!

— А, может она и не его вовсе приведет, а какого оборотня, на него похожего, а? — высказал предположение дед Прохор. — Вон, говорит же Иван, что арестант сей и лик изменять умеет!

— Ага! — тут же подтвердил Иван, — то с бородой и усами был, а то раз тебе, и без них показался!

После этих слов опять все затихли и подумали, — а ведь Прохор-то прав. Такое явление вполне может иметь место!

— Да! — тяжко вздохнул Иван Головинов.

— Кто бы сюда не явился вместе с твоей девкой, всех задерживать станем!

— И Никиту Куренцова? — изумленно переспросил Афанасий Серебренников.

— Я же сказал, всех! — с раздражением взглянув на молодого подьячего, упрямо заявил Иван Головинов.

— Да, как же Вы, Иван Степанович, посмеете сие сделать-то?! — недоверчиво переспросил его Андрей Краюшкин. — А коли это не оборотень будет, а и впрямь Никита Куренцов? Да он тогда Вас заживо сгноит в наших же застенках!

— Коль Никитой Куренцовым окажется, то и слава Богу! А уж сгноит он меня или нет, — это дело не главное!

— А ты, Ваня, не боись! — шутливо подбоченясь, подтрунил дед Прохор.

— Мы помереть-то тебе не дадим! Водой и хлебцем будем обеспечивать чаще, чем положено, а то и из дома чего посытней прихватим, а, ребята?

Иван Головинов, рассердившись, метнул на деда строгий взгляд.

— Ишь ты, подстрекательством занялся! Смельчак какой! Да ты как вбежал-то сюда, я подумал, что и скобку-то дверную совсем оторвешь от испуга! А тут, на тебе, осмелел ужо! Ну, а коль ты и шутки шутить начал, то я тебя сейчас к арестанту-то и отправлю, да велю тебе его отыскать, а потом и в темную свесть, а?

Все тут же засмеялись, поглядывая на деда Прохора, а он, приосанясь, с вызовом взглянул на Ивана Головинова.

— Не отправишь! Потому, как я равный тебе по чину!

— По чину-то равный, только Савелий Никонорович вместо себя всегда меня за главного оставляет!

Дед Прохор не успел ничего ответить Ивану Головинову, по той причине, что в этот момент снова открылась входная дверь, и, легок на помине, живой и невредимый, а главное абсолютно не напуганный странным арестантом, на пороге появился глава заведения, Бобруйский Савелий Никонорович.

Он был упитан и высок ростом, а потому вид имел внушительный. Лицо его было вечно строгим и недовольным своими подчиненными, казалось, что он с ним, таким вот и родился. Одним словом, взглянув на него, было сразу видно, что перед тобой начальствующий человек.