Татьяна Иванова - Дикие

— Ну и чудеса! — изумленно воскликнул дед Борис, и покачал головой.

— Это ж надо, чего привелось увидеть на старости лет!

— Да! — вторил ему Степка юродивый. — Вот те и диво, как на ладошке! Скажи какому незнакомцу, нипочем не поверит!

— А, что, Кузьма Митрофанович, не сказывали они тебе об том, что, может, когда и возвернуться? — осмелившись, спросил у титуна дед Борис.

— Не сказывали! — сухо ответил ему Кузьма и нахмурил брови.

— Улетели и улетели! Чего почем зря языками-то молоть! — строго заметил он односельчанам. — Расходитесь ужо, да и за дела принимайтесь, нечего тут стоять!

Люди, неохотно вняв его повелению, медленно потянулись к деревне, то и дело оглядываясь назад, словно ожидали еще какого-то чуда, и, переговариваясь между собой, обсуждали исчезновение загадочных незнакомцев.

— И ты кончай реветь! — строго прикрикнул Кузьма на Софью, у которой по щекам катились слезы.

Онисья, которая и сама была расстроена не меньше дочери, участливо положила руку ей на плечо.

— Успокойся, Софьюшка, будет ужо! — нежно прошептала она девочке на ухо. — Вишь тятя сердится, ему это не по нраву!

И тут, Марийка, все еще стоящая лицом к поляне, и не сводящая взгляда с небосклона, словно очнувшись от забытья, неистово зарыдала.

— Да вы, что, все с ума посходили?! — строго воскликнул Кузьма. — Развылись, будто на похоронах!

Онисья подошла к Марийке и обняла ее.

— Ой, мамка, ой! — еще пуще зарыдала Марийка и уткнулась мокрым лицом Онисье в плечо.

— Да, что ты рыдаешь-то, они тебе чай не родня! — слегка смягчился Кузьма, глядя на неистовое горе, охватившее старшую дочь.

— Ой, тятенька! Люб он мне! Ой, как люб!

Кузьма удивленно поднял брови.

— Ну, что ты так смотришь? — упрекнула его Онисья. — Неужто и сам не приметил, как она, бедняжка моя, к нему присохла?

— К Алешке что ли?

— А то к кому ж еще?!

И Онисья, махнув на мужа рукой, уткнулась в плечо Марийке, а потом и сама зарыдала.

Кузьма же, глядя на своих рыдающих женщин, досадливо поморщился, и резко от них отвернувшись, направился к дому.

Они все еще стояли на опушке и утешали Марийку, когда до их слуха долетел отдаленный цокот копыт.

Онисья выпустила из объятий дочь и устремила взор на тропу, уходящую вдаль.

— Никак кто-то скачет?! — сказала она, увидев показавшихся вдалеке всадников.

Софья тоже вгляделась вдаль.

— Скачут прямо сюда! — подтвердила она. — Кажись, четверо их.

— Успокойся, дочка! — повелительно сказала Онисья Марийке. — Не след тебе перед чужими людьми слезы-то выказывать.

Марийка послушно выпрямила голову, подставляя соленое лицо ласковому ветерку.

— Вот так-то оно лучше! — подбодрила ее Онисья.

— Да, это кажись Никита Владимирович! — воскликнула Софья. — Слышь, мамка?!

— Точно! — кивнула Онисья, узнав боярина.

Никита Куренцов тоже узнал их и издалека помахал рукой.

Всадники остановили коней, а Никита спешился и подошел к женщинам.

Онисья склонилась перед ним в поклоне.

— Добро пожаловать, Никита Владимирович! — сказала она.

— И тебе добро, Онисьюшка! — ответил боярин и похлопал ее по плечу. А потом вдруг увидел, что лица всех троих его холопок заплаканы.

— Что-то невесело вы меня встречаете? — насторожился он, — уж не стряслось ли чего с Кузьмой?

— Да нет! — тут же успокоила его Онисья. — Он, Слава Богу, жив и здоров.

— Так чего ж вы такие расстроенные?

— Да так, девичьи капризы, Никита Владимирович. — Онисья небрежно махнула рукой в знак несерьезного отношения к слезам дочерей.

— Ну, ладно, ладно! — согласился с ее доводами Никита. — Оно всяко бывает, а у вас, у баб, слеза по всякому поводу про запас имеется.

Онисья грустно ему улыбнулась.

— А вы, что, на делянки наладились?

Онисья растерянно на него взглянула, не зная, что ответить.

— Да, нет, мы, Никита Владимирович, домой направляемся.

— Откуда ж вы путь держите? — удивился боярин.

— Да, отсюда и держим, — сконфузившись еще больше, сказала Онисья.

— Странно как-то она себя ведет, по всему видать, что у них что-то стряслось. — Подумал Никита, но вопросов пока задавать не стал.

— Ну, что ж, это хорошо, что домой! Нам сей же час обед потребуется, ведь я из Твери возвращаюсь! Побуду тут пару часов, и далее в Москву поскачу.

— Чего ж так спешно-то, Никита Владимирович? — удивилась Онисья.

— По делу требуется! А Кузьма-то ноне где?

— Дома он! Только что отселе в деревню подался!

— Ну, что ж, поскачем и мы, а ты Онисья, тоже поспешай, людей моих принимать станешь.

И Никита, проворно запрыгнув на коня, поскакал к деревне, увлекая за собою свиту.

Кузьма вернулся домой в плохом настроении. Чего греха таить, ведь он тоже привязался к своим гостям, и ему не меньше других было жаль с ними расставаться. А тут еще и Марийка! Вот ведь незадача, будет теперь девка страдать попусту! — Да, - с грустью подумал он, — не было печали! — И направившись в горницу, прилег на лавку от нечего делать. Однако ему не лежалось. — Может пойти на двор, да заняться делами? — мельком подумал он. — Нет, с таким настроением ему и делать ничего не хотелось. Покрутившись еще минут пять, он поднялся с лавки и направился в сени за самогоном. Вернувшись в горницу, подсоединил шнур к стоящей в углу аккумуляторной батарее, включил простенькую видеодвойку, оставленную в подарок незнакомцами и, плеснув в ковшик спиртного, снова улегся на лавку.

Никита Куренцов тем временем подъехал к дому, и, спешившись раньше своих людей, привязал коня к изгороди.

— Эй, кто-нибудь, возьмите коня! — крикнул он.

На его зов никто не откликнулся.

— Куда ж они все подевались? То, бывало, холопов во дворе пропасть, а сейчас как назло, ни одного не дозовешься.

— Эй, Кузьма? — снова крикнул он, но ему вновь ответила тишина.

— Не слышит! Поди, где-нибудь на заднем дворе подельничает, — подумал Никита, и пошел в дом.

Как только он открыл дверь, до его слуха донесся какой-то странный, ни на что не похожий звук.

— Что это? — пронеслось у него в голове. — Чудится, ай нет?

И он снова прислушался. Звук доносился из горницы, и Никита тихо подошел к двери.

— Да, что там такое? — удивился он и, толкнув дверь, с интересом уставился на диковинный ящик, стоящий на столе. Видение, представшее перед ним, не подавалось никакому объяснению! Глядя на движущиеся фигурки мультяшек, он все шире и шире открывал рот, пока, наконец, не вскрикнул от изумления.

Подвыпивший Кузьма, который только что усилил звук и не заметил появления хозяина, обернулся и, завидев боярина, моментально выключил аппаратуру, заставив экран телевизора "потемнеть" у Никиты на глазах.

— Что сие…? — изумленно прошептал тот, и указал рукой на загадочный предмет.