Эрик Ниланд - Слуги света, воины тьмы

Все стало таким ясным.

Встав на цыпочки, она достала с верхней полки книжного шкафа стопку скрепленных резинкой листков пергамента. Сдув с них пыль, она увидела буквы: DISCORSI SU VILLAINY, Niccolo Machiavelli.

Послышался стук в дверь.

— Впусти меня, — приглушенно сказал Элиот. — Я помогу тебе.

— Уходи! — прокричала Фиона, подойдя к двери. — Мне нужно сосредоточиться.

— Но мы должны поговорить…

— Позже.

Она испытала легкое удовлетворение, произнеся это слово тем же небрежным тоном, каким брат говорил с ней сегодня.

Элиот больше ничего не сказал. Фиона тут же выбросила его из головы и задумалась о том, какую же конфету съесть следующей. Она выбрала треугольник из красного и черного шоколада. Начинка оказалась коричной. Пряный вкус сопровождался бархатным теплом. Фиону окутали янтарные тени.

Она принялась за чтение труда Макиавелли, записывая перевод на маленькие карточки и стараясь не повредить листки оригинала.

Итальянский давался Фионе легко — в нем было так много латинских корней. Но средневековый итальянский язык — это совсем другое дело. Правда, сегодня строчки текста словно были подсвечены полуденным солнцем — раньше так никогда не было.

Она прочла размышления Макиавелли о правителях древней Италии. Более всего автор опасался того, что отзовется о них недостаточно лестно и его снова будут пытать или убьют.

Встречались в книге поистине анекдотические упоминания о том, что закулисные войны правителей зачастую происходили в их собственных домах. Больше всего страдали от политических междоусобиц дети в княжеских семьях. Многие из них рано умирали и не могли сразиться за власть со старшими детьми. Макиавелли называл их «войском пешек», которых использовали, а потом приносили в жертву… но им никогда, никогда не позволяли добраться до другого края шахматной доски.

Фиона не представляла, какое место на шахматной доске отведено им с Элиотом, на чьей они стороне — на материнской или на отцовской. Но их испытания состояли не в этом. Тогда в чем? Она задумалась: не было ли в вопросе дяди Аарона о числе квадратов на шахматной доске чего-то большего, какого-то скрытого смысла?

Фиона потерла рукой глаза, глянула на часы и увидела, что уже половина девятого вечера. Время летит так быстро, когда читаешь о средневековых интригах и убийствах.

Она потянулась за очередной конфетой. Ее рука нащупала пустые бумажные корзиночки.

Ей стало не по себе.

Она схватила шкатулку и вытряхнула из нее бумажки. Ничего. Она съела все конфеты и даже не заметила. Холод объял ее с головы до ног.

Раньше она получала только несуразные подарки от бабушки и Си, и вот теперь кто-то сделал ей подарок, потому что любил ее. Она должна была сберечь этот подарок, оставить хотя бы ну конфету на завтра.

Фиона схватила шкатулку, чтобы в сердцах запустить ею в стену. И вдруг послышался звук. Внутри шкатулки что-то зашелестело.

Девочка замерла и положила алое сердечко на колени. Дрожа от волнения, она затаила дыхание.

Еще один слой тонкой рисовой бумаги… Она торопливо сняла ее.

Мир словно озарился солнцем. Фиона облегченно улыбнулась.

В шкатулке лежал еще один слой конфет.

После того как Элиот проснулся, он пятнадцать минут прождал Фиону в коридоре. Мальчик даже постучал в дверь ее комнаты, но она не ответила.

Раньше сестра никогда не вставала так поздно.

Из столовой доносились приглушенные голоса. Наверное, бабушка и Си ждали их. Элиот постарался, чтобы они его не увидели. Ему не хотелось встречаться с ними без сестры. Ночью он упорно трудился и написал большущее сочинение о поражении Наполеона при Ватерлоо.

Почему Фиона заперлась? Да, он по-дурацки вел себя на работе — целиком погрузился в музыку, но все равно не стоило ей запирать дверь у него перед носом. Ночью он окликал ее, кричал в вентиляционную решетку как можно громче, но она то ли не услышала, то ли решила не обращать внимания.

Может быть, слишком сильно увлеклась переводом Макиавелли?

И все равно Элиот злился на нее — за то, что она на него злилась.

В трудные времена они всегда держались вместе. Впервые в жизни происходило обратное.

Элиот стал нервно постукивать по ноге свернутым в трубочку сочинением. В глубине его сознания зазвучала музыка. К нему опять привязалась эта глупая детская песенка.

Он заставил себя замереть и сосредоточиться.

В коридор проникали лучи солнца, в них плясали пылинки. Они были похожи на крошечных птиц в восходящих теплых потоках воздуха, а потом вдруг превратились в напечатанные ноты… и он почти понимал эту нотную запись.

Элиот отвел взгляд от пылинок.

Сегодня ему не стоит поддаваться музыке — ни за что. Вчерашние события беспокоили его. Он помнил, как утратил связь с реальностью во время мытья посуды. А ночью учился владеть собой: всякий раз, как только музыка начинала звучать у него в голове, он ее заглушал.

Это было нелегко. Ему хотелось слышать музыку, но он боялся потеряться в ней, боялся, что произойдет нечто еще более странное, чем вчерашнее мытье посуды — в бешеном темпе, до антисептического блеска.

Он добавил это происшествие в перечень тех труднообъяснимых событий, случившихся за последние дни: к тому, как он увидел в мыльной воде руку — перед тем, как обжегся Майк, к тому, как их с Фионой преследовал огромный пес, к путешествию через полмира на лимузине дяди Генри.

— Ну давай же, Фиона, — прошептал Элиот, глядя на дверь комнаты сестры. — Просыпайся, вставай.

Если она не появится в ближайшие минуты, бабушка и Си станут их искать.

И на работу они тоже опоздают. Элиот не сомневался, что им и сегодня придется идти в пиццерию. Почему нет? Бабушка отправит их на работу, даже если случится землетрясение силой десять баллов и Калифорния начнет погружаться в океанскую пучину.

Элиот склонил голову к плечу и прислушался. Из столовой доносился третий голос.

Еще один родственник? Элиоту не хотелось пропустить разговор, как в день приезда дяди Генри.

Он сделал глубокий вдох, решив, что на этот раз обойдется без сестры, и вошел в столовую.

Бабушка и Си сидели напротив друг друга за столом, а между ними сидел шофер дяди Генри. Он казался всего лишь на пару лет старше Элиота, но на голову выше его и тяжелее фунтов на двадцать. Черная кожаная байкерская куртка, полинявшие джинсы, белая футболка. Волосы падали ему на глаза. Похоже, он никогда не причесывался.

Именно таким Элиот порой представлял себя в мечтах — отчасти пиратом, отчасти тайным агентом и бунтовщиком до мозга костей.

— Привет, — поздоровался Элиот с гостем. — Тебя зовут Роберт, верно?

Роберт ему не ответил. Он выпрямился, положил руки на стол и уперся в пол носками ботинок. Си нервно переплела пальцы. Бабушка сердито смотрела на шофера в упор. Ее взгляд был похож на булавку, которой она прикрепляла жука к картонке для коллекции.