Дэвид Класс - Огненный шторм

И закусят одной моей знакомой собаченцией.

Все это я говорю по возможности храбро, но на самом деле мне совсем не хочется, чтобы Темная армия разорвала меня в клочья на берегу, если есть другой выход. Но разве он есть?

Песья морда не отваживается показаться мне на глаза. Именно такой трусости и следует ожидать от пса-всезнайки с тысячелетним стажем оскорблений и без всяких моральных устоев. Лучший друг человека? Ха!

Выхода так и не появилось. Изучаю дюны во всех направлениях. Вспыхивает молния, и я вижу, что мои преследователи всего в сотне футов и смыкаются кольцом. Джиско по-прежнему не видно.

Сюда, дурья башка.

Куда?

В воду. Мне одному не справиться.

Оборачиваюсь к воде. Вижу. Лодчонка. В сорока футах. Утлая. Полузатопленная. Едва не опрокидывается. Пустая. Ни следа собаки. Но когда на берегу тебя вот-вот разорвут в клочья, лодчонка в шторм все равно лучше, чем ничего.

Вбегаю в полосу прибоя и ныряю. Пятнадцатифутовая волна накрывает меня и пригибает ко дну. Откатывается и уносит меня с собой. Выныриваю, пытаюсь плыть. Глотаю воздух. Лодка уже близко. Внутри по-прежнему никого. Подплываю. Хватаюсь за борт. Начинаю подтягиваться.

Нет. Так нас выбросит на берег. Помоги мне.

Тут я вижу пса-предателя. В зубах швартов. Псина, словно колесный буксир, тянет лодчонку в море.

Снова прыгаю в воду. Толкаю лодку руками, пихаю плечами, поддаю головой. Брыкаюсь, бьюсь за каждый дюйм океана Я толкаю. Джиско тянет.

Исполинские волны забавляются с нами. Захлестывают. Сметают. Швыряют. Непонятно, удается ли нам вообще двигаться.

Теряю счет времени. Моя жизнь — это борьба за то, чтобы протолкнуть лодку в открытое море. Это нужно сделать обязательно. Наш единственный шанс. Нужно вывести ее подальше.

Захлебываюсь морской водой. Кашляю. Сил больше нет. Ноги и руки отяжелели. Тону. Хватаюсь за лодку. Переваливаюсь через борт. Стою на коленях. Меня рвет.

Бросаю взгляд через плечо. Молния высвечивает берег. Дюны в полумиле от нас. Темные твари на берегу глядят, как мы отплываем. Мы вытолкнули лодку на глубину. Теперь нас унесет в море.

В борт кто-то скребется. Отчаянный телепатический собачий SOS:

Джек, помоги забраться внутрь. Я тону.

Сам забирайся.

Собаки не лазят.

Я что, виноват, что ли?

Я спас тебе жизнь.

Спасибо. Я очень признателен.

Гораздо слабее:

Джек, помоги мне. Пожалуйста.

Ага, он сказал «пожалуйста»! Перекатываюсь к борту. Вижу нечто похожее на полузатонувший ворсистый коврик с носом и ушами. Сую руки в пенистую жижу. Ухватываю две пригоршни шерсти. Пытаюсь приподнять.

Я в прекрасной форме, но это тринадцатый подвиг Геракла. Джиско и сам по себе не пушинка, даже в сухие времена. Рычу, кряхчу, напрягаюсь, а он цепляется громадными лапами за лодку. И как раз когда я уже готов его выпустить, нас качает, и пес переваливается через борт и рушится на меня.

Тьфу, гадость. Быть погребенным под несколькими сотнями фунтов промокшей, вонючей, грязной собачатины. Слезай с меня.

Ворсистый коврик разворачивается. Огромный пес глядит на далекий берег, а затем поворачивается мордой к открытому океану и принимает дурацкую адмиральскую позу. Вылитый Нельсон при Трафальгаре.

У меня есть две новости — хорошая и плохая.

Даже страшно спрашивать. Давай сначала хорошую.

Им за нами ни за что не угнаться. Когда ветер утихнет, мы будем уже далеко.

Ну что ж, главное — оторваться. А теперь, мохнатая морда, давай плохую.

Мы находимся в крошечной лодчонке, плывущей прямо в пасть самому страшному урагану, какой я только видел.

Если вам скажут, будто ураган — это просто ветер и дождь, не слушайте. Как это ни странно, ураган живое существо. Громадный ревущий зверь.

Стоит ли отвлекаться на волны? Помните такие семифутовые, на них еще славно кататься на надувном матрасе под летним солнышком? А грозные десятифутовые, которые бывают в сильный ветер? А страшные пятнадцати- и двадцатифутовые из документальных фильмов про профессиональных серфингистов?

Забудьте. Все это совершенно неубедительно. И не имеет ни малейшего касательства к моему нынешнему положению.

Попытайтесь вообразить движущиеся горные хребты из воды. Представьте себе этакие скользящие Альпы. Перекатывающиеся Анды. Ледники пены и лавины бурных потоков. Вздымающиеся серо-зеленые пики и зияющие антрацитовые долины.

Можете заглянуть в словарь, только потом, не сейчас. Сейчас прямо на меня с леденящей душу скоростью марширует разъяренный горный кряж. Ать-два, ать-два.

Глядишь, как он на тебя катится, и думаешь: Господи Боже мой, разве может такая махина так нестись?! И тут она оказывается под тобой и кругом тебя, и ты взмываешь на гребне все выше и выше, и уже кажется, что ты медленно возносишься прямо на небеса.

На миг зависаешь. Неподвижно. Ждешь. Знаешь, что будет. Вот-вот начнется. Обязательно. Точно. Потому что чем выше заберешься, тем ниже, ниже, ниже будет падать, ты скользишь, ты гирей падаешь в чернильные кратеры и сам не понимаешь, почему лодка не ломается пополам и не переворачивается.

Не ломается и не переворачивается.

Она цела.

Не надейся перевести дух и обрадоваться тому факту, что до сих пор жив, — выгляни из лодки. В эпицентре урагана видимость не бог весть. Но тебе хватает. Радость как рукой снимает. Эйфория испаряется. Потому что из мглы на тебя надвигается горный кряж еще крупнее. Приближаясь, он растет и раздувается.

Ты смотришь на него снизу вверх из утлой лодчонки в десятках миль от берега. Атлантические Гималаи. Со своим Эверестом. Рушатся прямо на тебя. Под тебя. Кругом тебя. И снова возносишься к небесам. Выше прежнего. Выше тебя не бывало ни одно судно ни в одном шторме. И тебе остается только вцепиться в борта и молиться.

Вообще-то мы ни во что не вцепляемся. Мы давно бросили это глупое занятие, еще когда первая великанская волна накрыла нас и прокатилась, едва не смыв нас за борт. И тогда мы взяли все веревки, которые только нашлись, и привязали себя к лодке. Если она утонет, мы утонем с ней. Но пока она не утонула, у нас есть шанс.

Занятная штука молитва. Пристаньте ко мне с ножом к горлу — и то я не отвечу, верю я в Бога или нет. И уж точно отношения со Всевышним у нас не такие, чтобы болтать каждый день. Поэтому для меня молиться — даже сейчас, когда я беспомощен и перепуган до последней степени — было бы лицемерием.

Имею ли я вообще право молить Господа о помощи? Если никакого Бога нет, я зря трачу время. А если Бог есть, не сочтет ли Он (или Она) меня жуликом, который притворяется верующим, только когда ему грозит опасность? Положим, я сложу ладони и пообещаю, что стану лучше и добрее, если Господь меня спасет, — сумеет ли Он разглядеть истину за моими льстивыми словами и жалкими посулами?