Владислав Крапивин - Гваделорка

Кирилл спросил у Вани, кивнув перьями на Лорку:

— А это что за храбрый бледнолицый? Раньше не встречали тут…

— Братишка, — сказал Ваня.

— Тоже из Москвы, что ли?

— Нет, в Турени живет…

— Ребя, он врет, — разоблачил Ваню белобрысый Митька и снова натянул самострел, в котором не было стрелы. — Это Лорка Казанчук, она в прошлом году приезжала к Чикишевым. Только у нее были косы. Вот такие… — он показал согнутый мизинец.

— Ну и что же, что Лорка, — не растерялся Ваня. — Значит, сестренка. Не все ли равно?

— Никакая не сестренка, не заливай! — возмутился белобрысый Шурик. — И живет не в Москве, и не похожи вы вовсе…

— Мало ли кто где живет, — сказал Ваня. — Всякое бывает. А то, что не похожи, зря не говори. Погляди, у нас даже родинки одинаковые. На спине. Он повернулся спиной к «индейцам» и повернул за плечи Лорку. Знал, что у нее и у него под левыми лопатками до сих пор темнеют шрамики размером с ноготь.

— Правда… — согласился Кирилл, когда они повернулись опять.

А его брат Петька пригляделся и пришел к выводу:

— В лицах тоже есть такая… одинаковая портретность…

— Ну, вот видите, — подала голос Лорка. — Индейцы всегда судят справедливо. Они знают закон…

— А вы родные или двоюродные? — спросил Митька с самострелом.

— Кровные, — объяснил Ваня. — Ладно, мы пойдем. Снимете скальп в другой раз. Пока…

Квакер уехал в тот же вечер, а Лорка осталась. Она обещала Любови Петровне вернуться с остальными мальчишками. Через несколько дней.

За эти несколько дней они сыграли с «индейцами» в футбол, помогли им соорудить и запустить змей сложнейшей конструкции (Федя был специалист), придумать вечером на сеновале кое — какие подробности про «Артемиду», а также поймать в лесу, принести домой и приручить рыжего одичавшего кота. Евдокия Леонидовна дала ему имя Туркин (почему — неизвестно). Кот не возражал.

Домой в Турень поехали автобусом, все вместе — ребята, Евдокия Леонидовна и кот. В дороге Туркин вел себя хорошо…

Оказалось, что Лика и Тростик уже вернулись из экспедиции. Это была хорошая новость. Но была и плохая: кто — то отравил Матубу.

К счастью, не насмерть.

Матуба лежал на сеновале, почти не двигался, смотрел мутными глазами. Иногда его сотрясала рвота. Эту жуткую картину Ваня и Лорка увидели, когда прибежали на сеновал Квакера. Квакер сидел над Матубой и беспомощно гладил его кудлатый бок. Здесь же были Тростик и Лика. Тростик всхлипывал в уголке, а Лика терзала мобильник, пытаясь узнать в справочном адреса ветлечебниц. В справочном говорили «девочка, не мешай работать» или давали адреса у черта на куличках. Никакие выездные бригады не отзывались…

Ваня выхватил свой телефон.

— Граф, помоги спасти собаку! Нашу! Общую!.. Ну да, Матубу! Какая — то сволочь отравила!.. Ну, пожалуйста! Пусть Марго приедет и отвезет в лечебницу. Нам самим его туда не утащить! А домой врачи не едут!..

Марго примчалась на улицу Герцена, к воротам Квакера, через десять минут. Деловитая. Ничуть не сердитая на ребят. Помогла уложить Матубу на застеленное мешковиной заднее сиденье. Квакер сел рядом с псом. Ваня — на переднее сиденье. Остальные остались ждать и мучиться неизвестностью (и Лорка тоже — некуда было посадить).

Марго знала все. В том числе и адреса лечебниц. Покатили в тот же район, где был копировальный центр и Загородный сад (Ване в этом почудилась хорошая примета). Затормозили у белого двухэтажного дома с синими крестами на дверях. Марго решительно ушла внутрь, вернулась через две минуты и сказала Квакеру:

— Понесли…

И они вдвоем потащили беднягу в полутемный вестибюль с запахами йода и горьких снадобий. Ваня беспомощно шел следом. Потом пса укатили на длинной тележке за белую дверь, а Ваня остался на клеенчатой, противно — теплой клеенке, которая липла к ладоням.

И сидел, и ждал, и отвечал на робкие звонки, что «ничего еще не известно». Вышла Марго и сказала, что вернется через час, раньше тут не справятся. Затем вышел Квакер. Объяснил, что «там всякие промывания и уколы» и что «просили не мешать».

Выглянул дядька в белом халате, поманил Квакера. Тот испуганно ушел и скоро вернулся с озадаченным лицом.

— Спрашивают, сколько мы можем заплатить за лечение. У них процедуры разных уровней… Я не знал, что за собак тоже платят.

— Дед, — опять сказал Ваня в трубку. — Тут, оказывается, деньги нужны. Сколько можно пообещать?

— Сколько угодно! Марго привезет с запасом… И больше не мешай работать, у меня совет!

— Скажи, что я потом отдам… — шепнул Квакер.

— У него совет, — объяснил Ваня.

…О том, что Квакер обещает вернуть деньги, Ваня сказал Графу позже. Узнал в ответ, куда «вся ваша антильская банда» должна с этими деньгами идти, и с удовольствием передал адрес Квакеру.

— Ну, профессор… — уважительно сказал Квакер.

Но это было потом. А в тот вечер — всякие беспокойства и хлопоты. Привезли Матубу обратно, бегали по всяким аптекам с рецептами — не везде ведь есть лекарства для зверей. Не смогли купить одноразовые шприцы. («Это вы чего еще надумали! — орала грузная аптекарша. — Я вам покажу шприцы! Я вам покажу собаку! Я вас в милицию!..») Пришлось идти в аптеку маме Квакера.

Квакер сам делал Матубе уколы. Матуба два дня лежал пластом, не ел, потом стал приходить в себя: шевелить хвостом и улыбаться розовой пастью…

А в первое утро после ветлечебницы, сидя рядом с псом, Квакер повторял:

— Ну, кто мог подсунуть ему отраву? Он же ничего не берет у чужих!

— Может, съел чего — нибудь на помойке? — сказала Лика.

— Не ест он на помойке, он же не бродячий!.. Это какие — то гады его обманули! Поймать бы хоть одного!..

«Хоть одного» поймали в тот же вечер. В сумерках. Вечера августа были уже звездные и темные. В девять заходило солнце, в то же время пряталась и полная луна. А расходиться не хотелось. Жаль было оставлять Квакера с беспомощным Матубой. Сидели на темном сеновале, изредка помигивая фонариками, чтобы не казалось, что ты в «полной дыре коллайдера». (Лишь Бруклина не было, не приехал еще.) Перекидывались словами. И услыхали на дворе шуршанье, бряканье и шорохи.

Это явно был злоумышленник. Видимо, он считал, что грозный пес Матуба совсем уже не дышит, а хозяин его сидит дома, потому что ни в сарае, ни в окнах — ни лучика. И был этот злодей схвачен бесшумно и стремительно, когда замахивался охотничьим топориком на циферблат солнечных часов.

Ну, прямо кадр из кино! Слепящие вспышки фонарей, быстрые тени, перепуганные глаза, круглый рот и глупый вопль: «Я больше не буду!»

— Да это Косой, — брезгливо сказал Андрюшка Чикишев. — Из Рубиковой мелкотни…

— Я больше не буду!..