Андреа Робинсон - Королева вампиров

— Можешь оставить себе, — осипшим голосом говорю я, хватаясь за стену в напрасной надежде почувствовать себя в безопасности. — Уходи из моего дома.

Он игнорирует мои слова, склонив голову набок и изучая мою футболку с выражением, которое иначе как бесстрашным не назовешь.

— Возможно, отныне мне стоит называть тебя Золушкой, — шутит он. — Хотя в следующий раз я, пожалуй, предпочел бы хрустальную туфельку вместо этой... э-э-э... поношенной кофточки.

Я вдруг осознаю, что если Влад жив и отпускает едкие шуточки в моем доме, то это значит...

— Где остальные вампиры?

Влад ничего не отвечает, продолжая изображать злобную вешалку для моей футболки. Мне приходит в голову, что я ничего от него не добьюсь, если не подыграю ему. Совершив молниеносный бросок, я вырываю футболку у него из рук и натягиваю на себя. Но тонкий хлопковый барьер совершенно не помогает мне чувствовать себя более защищенной.

Влад достает свой маленький черный блокнот.

— Надеюсь, ты примешь его как жест моей доброй воли, дорогая.

— Мне не нужен дневник с твоими излияниями, спасибо.

— Тогда почему ты рылась в моих вещах? Ты преследовала меня с самого начала, вмешиваясь и задавая вопросы о моей биографии и транспортных предпочтениях.

— Тогда мне казалось, что ты представляешь из себя нечто большее, чем просто зануду, который слишком долго просидел за книгами в дальнем углу библиотеки.

Гнев, жуткий и уродливый, искажает его лицо, и я понимаю, что хватила через край. Ничто не мешает ему убить меня прямо сейчас и получить мою кровь в качестве утешительного приза, перед тем как уехать из города. Я кидаюсь в гостиную, направляясь к черному входу, но не успеваю я добежать до дивана, как он преграждает мне путь. Подняв глаза, я вижу, что он смотрит на меня с кривой ухмылкой.

— Замечательная идея, Софочка, — цедит он сквозь зубы. — Садись, и я объясню тебе причины моего визита, — говорит он и широким жестом указывает на диван.

— Как ты нашел меня? — спрашиваю я, осторожно присаживаясь на краешек дивана.

Он бросает на меня испепеляющий взгляд.

— Я целую неделю терпел твою сестру. И к тому же Виолетта вечно болтала о том, как она собирается навестить свою лучшую подружку Софи. Ей стоило быть повнимательнее. — Он достает из кармана рваный клочок бумаги и щелчком посылает его на журнальный столик. — Я нашел это среди ее вещей.

Я разворачиваю бумажку и вижу свой адрес, который я написала ей на первом уроке английского. Что должно было случиться, чтобы у Влада появилась возможность копаться в вещах Виолетты? Я ни за что не должна была уходить.

— Где другие вампиры? — снова спрашиваю я, но Влад уже отошел к дальней стене, которую Марси превратила в алтарь с семейными фотографиями. Они расположены в хронологическом порядке, начиная с пухлых карапузов в зимних комбинезончиках. и заканчивая фотографией, на которой мы с Кэролайн пытаемся сохранить насмешливое выражение лица, стоя рядом с Мини Маус (безуспешно, потому что мы обе были в нее влюблены).

— Где твоя мать? — пренебрежительно спрашивает он, изучая наши ранние фотографии.

— В торговом центре.

Он издает неестественный смешок.

— Твоя настоящая мать. Потому что на этой фотографии, где у тебя все лицо измазано тортом, твой день рождения, — говорит он, указывая на фото в красной рамке, — а на этой — день рождения Кэролайн. Но вы не появляетесь на фотографиях вместе до... до сих пор. — Он указывает на фото, где мы все стоим перед домом; мне было пять, а Кэролайн шесть, и мы только что сюда переехали.

— Это тебя не касается, — отвечаю я.

По правде говоря, мама ушла, когда мне было два, и, несмотря на все мои уловки, отец отказывался говорить об этом. Став старше, я поняла, что та, которой наскучило сидеть со своим двухлетним ребенком, не заслуживает моего внимания. Детские психологи сказали бы, что я вру, но я правда почти не думаю о ней. Ну, разве что иногда, когда проклинаю свои гены, из-за которых я становлюсь красной как рак после часа, проведенного на солнце, в то время как все остальные приобретают привлекательный ореховый загар. И сейчас я могу подбросить немного топлива для теории этого безумца.

— Ты по-прежнему думаешь, что это я, — говорю я. — После всего, что тебе рассказал Невилл, ты по-прежнему думаешь, что это я, потому что у меня есть приемная мама и на моей спине можно играть в «точки».

Он поворачивается ко мне.

— У меня есть другие причины.

— Психическое заболевание?

Он раздувает ноздри.

— Предательство Невилла было для меня ударом, конечно. Но, возможно, они выгнали его просто потому, что ему нельзя было доверять. И тогда это никак не мешает осуществлению моего плана, — говорит он и затем делает паузу, словно ожидая услышать аплодисменты. Но я не собираюсь ему подыгрывать.

— Где мои друзья? — снова спрашиваю я.

— Их нет! — взрывается Влад. — Они уехали! Я сказал им, что если хоть когда-нибудь увижу их снова, то сожгу заживо своими руками.

Я не двигаюсь. Если бы он действительно убил их, то сейчас не преминул бы этим похвастаться. Но Джеймс не уехал бы, не попрощавшись; он не мог так поступить. Я продолжаю молчать, и Влад с силой швыряет в меня своим дневником, так что он отскакивает и ударяется о диванную подушку. Немного погодя он откашливается и делает вид, что именно это и собирался сделать.

— Пожалуйста, Софочка, открой страницу с закладкой и прочти вслух подчеркнутый раздел.

Я дрожащими пальцами поднимаю дневник и начинаю читать раздел, который не успела посмотреть вчера:

— И дитя Мерво было смертно и неуязвимо для вампиров. Были те, кто думал, что это...

— Можешь остановиться, — говорит он и, наклонившись, вырывает дневник у меня из рук. — Видишь?

— Вижу что?

— Я не могу на тебя повлиять, — говорит он. — Я всегда думал, что «неуязвимость» значит только то, что ребенок был смертным от рождения, но теперь я вижу, что это доказательство. Я чувствую, как мелькают твои мысли, но не могу их поймать.

Я чувствую облегчение оттого, что это и есть его великое откровение. Честно говоря, ему пора бы уже перестать удивляться тому, что он не всемогущ.

— Прости, что разрушаю твою иллюзию, но Джеймс научил меня защищать от тебя мои мысли.

На секунду торжествующее выражение исчезает с его лица, но затем он упрямо качает головой.

— Нет. В ту первую ночь, в лесу, я попытался воздействовать на тебя, и у меня ничего не вышло. Ты все равно ерзала, когда я тебя кусал.

На кончике языка у меня вертятся слова о том, что Джеймс более чем успешно может читать мои мысли, но я решаю промолчать — отчасти потому, что мысли о Джеймсе мешают мне сосредоточиться, а отчасти потому, что я совершаю ошибку, посмотрев в глаза Влада. Они серые, как сталь, и в них светится одно-единственное желание. Он преследовал эту цель почти пятьдесят лет. Что бы я сейчас ни сделала, он не отпустит меня, не проверив свою теорию. Даже если мне удастся убедить его, что я — не та, которая ему нужна, он снова начнет свои поиски, и мне опять придется прятаться в раздевалках, чтобы вычислить его следующую цель. Или умереть.