Василий Акулов - Непростые камешки

— Папа, смотри, у нее в руке какие-то камешки.

Действительно, в левой, крепко зажатой руке Дины были какие-то черные продолговатые предметы. Полковник бережно разжал ее руку, переложил камешки в карман Дининой курточки и понес девочку к машине.

Дина открыла глаза. Где это она находится? Брезентовый потолок и трясет. Потом она услышала папин голос:

— Ну, слава богу. Очнулась. Как ты себя чувствуешь, дочка?

— Папа? — Дина удивленно подняла брови. — Папа, как ты здесь очутился и куда мы едем?

— Домой, дочка, домой. Не разговаривай, тебе сейчас это вредно. Ляг и успокойся. Сейчас мы приедем к маме, и все будет хорошо. — Голос полковника звучал непривычно мягко и печально.

Но не так просто было успокоить Дину. Она подняла голову и посмотрела в окно автомобиля:

— Где мы едем? Уже подъезжаем к дому. Откуда ты взялся, папа? Почему мы едем в машине? Я помню яркую вспышку, как будто молния ударила. Потом я стала куда-то падать и…

Дмитрий Викторович снова попытался ее успокоить.

— Дина, тебе вредно сейчас говорить. Потом я все тебе расскажу. Обещаю. Мы уже подъезжаем к дому. Сейчас ты ляжешь в постель и уснешь.

Дина проснулась от того, что какой-то нахальный солнечный луч пробивался прямо сквозь ее ресницы. Открыв глаза, она взглянула на стенные часы: они показывали половину двенадцатого дня.

«Вот это да! — подумала девочка. — Разве-сегодня воскресенье? В это время я должна быть в школе».

Тут нахальный солнечный луч снова подкрался к ее ресницам.

«Должно быть, тот же самый, что посмел разбудить меня, — подумала Дина. — Как он смеет так нахально лезть прямо под мои ресницы! Наверное, ему ужасно захотелось подсмотреть мои сны…»

Тут Дину осенило: сон. Как же она могла забыть? Ей приснилась залитая солнцем лужайка, и она, Дина, бежала по мокрой от росы траве прямо навстречу блестящей, искрящейся на солнце тарелке, или, вернее, инопланетному кораблю. Он очень гармонично вписывался в пейзаж, особенно маленькая антенна причудливой конфигурации на крыше, похожая на зигзаг молнии. Проходящие через нее солнечные лучи расщеплялись и давали целый спектр разноцветных радужных огней.

Об этой встрече Дина мечтала всю свою жизнь. Она не чувствовала никакого страха, напротив — безмятежное блаженство и спокойствие. Предвкушение чего-то нового, неизведанного и прекрасного.

Вот в корабле открывается круглая дверь и на пороге появляется… Да-да, где-то она уже видела :>ти удивительные глаза. Определенно она видит их не в первый раз… Этот блеск и сияние…

Ах, как жаль, что это был всего лишь сон! А может быть, не сон? Дине показалось, что это не и первый раз. У нее было такое чувство, что когда-то где-то она уже видела эту картину.

— Дочка, ты уже проснулась? Доброе утро! — В комнату вошла Марина Владимировна с горячим завтраком в руках.

— Доброе утро, мамочка, объясни мне, пожалуйста, что происходит? Почему я не в школе?

— Дорогая, ты упала и сильно ударилась головой. Ты только не пугайся, сейчас придет врач, он тебя осмотрит и скажет, можно ли тебе оставаться дома или придется лечь в больницу. А пока тебе нужно позавтракать.

— В больницу?! — Дина подскочила в кровати. — Какая больница, я себя прекрасно чувствую. Хочешь, сделаю кувырок, или нет, лучше колесо, — и Дина вскочила на ноги.

Марине Владимировне стоило огромных усилий уложить ее в кровать. Она уже проконсультировалась с Юлией Николаевной, врачом-нейрохирургом, живущей в соседнем подъезде, о том, что делать, если у девочки подтвердится сотрясение головного мозга.

Итак, Дине предстояло спать, кушать, принимать лекарства и снова спать. И это в лучшем случае. А в худшем придется отправиться в больницу.

Что же с ней случилось? Ни отец, ни мать не отвечали на ее расспросы и вообще запрещали разговаривать. Оставалась одна надежда: Макс.

В этот день в школе по техническим причинам не было воды. Максим учился в первую смену, и у него были сокращенные уроки. Так что к полудню он был уже дома. Марина Владимировна разрешила ему посидеть с Диной до прихода врача, но не утомлять ее.

Девочка с нетерпением набросилась на брата с расспросами: ведь она помнила только то, как вошла в М-ский лес вслед за незнакомцем, как заблудилась и куда-то полетела да еще вспышку света и чьи-то руки. А еще летающая тарелка на залитом солнцем лугу и знакомые глаза, излучающие таинственный блеск. Впрочем, это ей уже приснилось, хотя она в этом не уверена. Потом она каким-то образом очутилась в машине с отцом. А теперь вот на кровати. Отец и мать хранят подозрительное молчание. Так что теперь очередь Макса. Она с нетерпением ждет его рассказа.

Макс присел на краешек ее кровати.

— Знаешь, сказали, что тебе нельзя разговаривать, — проговорил он, немного смущаясь.

— Макс, перестань говорить чепуху. Я не ударялась головой, просто я чего-то не помню. Может быть, кому-то очень нужно, чтобы я забыла что-то важное. И уж точно я умру от любопытства, если ты мне не расскажешь.

— Ну хорошо, уговорила. Я вчера прихожу домой со школы и вижу — творится что-то странное: родителей нет, тебя тоже, квартира пустая. Я сразу понял, что ты что-то натворила. Побежал к Поляковым. От Полины узнал, что ты раньше всех из школы ушла и собиралась проследить за этим… ну, чудиком. Я понял, что ты в треугольник пошла, в М-ский лес. Ну, ты знаешь, я бы на месте отца тебе такое устроил…

— Подожди, — перебила Дина, — они мне еще устроят.

— И правильно сделают, — продолжал Максим. — Я когда по Козлячьему мостику шел, думал: если живую найду — сам прибью. Что ты себе позволяешь: за каким-то странным мужиком по лесу гоняться… У тебя что, головы совсем на плечах нету? А если бы ты в речку свалилась? Там же мостик на решето похож!

— Подумаешь, — проворчала Дина, — выплыла бы. Ты же сам знаешь, как я плаваю.

— Нет, с тобой точно нельзя разговаривать! — Максим начинал сердиться. Тогда Дина скорчила премиленькую рожицу и простонала:

— Это так ты разговариваешь с больной сестрой? Негодяй! Ко мне сейчас врач придет. На меня нельзя ругаться. Мне сейчас покой нужен.

— И не пытайся меня разжалобить, — ответил Максим, но не удержался от улыбки. Дина поняла, что прощена, и возобновила допрос:

— Ну, и что же было дальше, рассказывай, не тяни.

Максим почесал в затылке. Вообще-то он никогда не блистал даром красноречия и потому, считая, подобно Юлию Цезарю, что краткость — сестра таланта, не любил подробных рассказов.

— Ну, добежал я до леса — жаль, что секундомера с собой не было, а то бы все школьные рекорды побил, — смотрю, темнеет уже. Я по тропинке побежал, звал тебя. Не помню, сколько времени прошло, только понял, что с тропинки сбился.