Патрик Несс - Поступь хаоса

Бен подходит ко мне:

— Тодд…

— Нет, Бен! — уже громче говорю я. — Даже слушать ничего не хочу!

Он смотрит мне в глаза — я замечаю, что для этого ему больше не надо нагибаться.

— Тодд, — начинает он заново, — я должен искупить грех, который взял на душу ради твоей безопасности.

— Не бросай меня, Бен! — кричу я, в голосе уже слышатся слезы (заткнись!). — Никогда больше меня не бросай!

Он качает головой.

— Я не могу пойти с вами в Хейвен. Ты это знаешь. Я враг.

— Мы объясним людям, что случилось.

Но он все качает и качает головой.

— Всадник уже близко, — говорит Виола.

Тук-дук, тук-дук, тук-дук.

— Единственное, что делает меня мужчиной, — говорит Бен твердым, как камень, голосом, — это ты, который становишься мужчиной.

— Я еще не мужчина, Бен! — говорю я, чуть не захлебываясь ( заткнись !). — Я даже не знаю, сколько дней осталось до моего дня рождения…

Тут он улыбается, и эта улыбка говорит мне, что спорить бессмысленно.

— Шестнадцать, — отвечает он. — Шестнадцать дней осталось. — Он берет мой подбородок и приподнимает. — Но ты уже давно стал мужчиной. И никому не позволяй говорить, что это не так.

— Бен…

— Ступай, — говорит он, отдает Виоле бинокль и крепко меня обнимает. — Ни один отец так не гордился своим сыном, — шепчет он мне на ухо.

— Нет! — хнычу я. — Так нечестно!

— Да, нечестно. — Бен отстраняется. — Но в конце дороги тебя ждет надежда. Никогда об этом не забывай.

— Не уходи!..

— Я должен. Опасность уже рядом.

— Все ближе и ближе, — добавляет Виола, глядя в бинокль.

Тук-дук, тук-дук, тук-ДУК.

— Я его задержу. Бегите, пока не поздно! — Бен смотрит на Виолу: — Дай мне слово, что и дальше будешь помогать Тодду.

— Даю слово, — отвечает она.

— Бен, прошу тебя… Ну пожалуйста…

Он в последний раз хватает меня за плечо:

— Помни о надежде .

Больше он ничего не говорит: разворачивается и бежит с холма на дорогу. Внизу он оглядывается и видит, что мы никуда не ушли.

— Чего вы ждете?! — кричит он. — Бегите!

Я не стану говорить, что я чувствую, когда мы сбегаем по другому склону холма и уходим от Бена — теперь уж точно навсегда, потомушто разве можно после такого жить?

Жизнь превращается в бег, и если мы перестанем бежать, наверное, это будет означать конец жизни.

— Давай, Тодд! — окликает меня Виола, оглядываясь через плечо. — Быстрее!

Я молчу.

И бегу.

Мы спускаемся с холма и снова оказываемся на речном берегу. Опять. Дорога с другой стороны от нас. Опять .

Все время одно и то же.

Река ревет громче обычного, с силой неся вперед свои мощные воды, но кому какое дело? Какая разница?

Жизнь несправедлива.

Вапще.

Она бессмысленна, глупа и полна боли, страданий и людей, которые хотят сделать тебе плохо. Все, что ты полюбишь, обязательно отнимут, сломают или разрушат, а ты останешься один-одинешенек и будешь только сражаться и бежать, бежать, чтобы выжить.

Нет в этой клятой жизни ничего хорошего. И не будет никогда.

Так в чем смысл?

— А смысл вот в чем! — кричит Виола, резко останавливаясь на полном ходу, и с размаха бьет меня по плечу. — Он ради тебя жизнью рискует, и если ты просто СДАШЬСЯ, — последнее слово она выкрикивает очень громко, — его жертва будет напрасной!!!

— Ай! — Я потираю ушибленное плечо. — Но зачем он собой жертвует? Почему я снова должен его терять?

Виола подходит ближе.

— Думаешь, ты один тут потерял близких? — злобно шепчет она. — Забыл, что и у меня родители умерли?

Она права.

Я забыл.

Молчу.

— Теперь у меня есть только ты, — по-прежнему сердито говорит Виола, — а у тебя — только я ! И мне тоже больно, что Бен ушел, а еще мне больно, что родители умерли и что мы вообще решили лететь на эту планету, но так уж оно вышло, ничего не поделаешь!

Я по-прежнему молчу.

Виола стоит передо мной, и вдруг я смотрю на нее — смотрю по-настоящему , впервые с тех пор, как увидел ее на болоте и принял за спэка.

С тех пор прошла целая вечность.

После Карбонел-даунс вид у Виолы еще довольно опрятный (это было вчера, только вчера), хотя на щеках уже появились грязные разводы, она заметно похудела, под глазами темные круги, волосы спутаны в комок, руки покрыты черной грязью, на груди зеленое пятно (недавно она упала в траву), а нижняя губа рассечена (вчера, когда мы еще убегали из деревни вместе с Беном, ее хлестнула ветка). И она смотрит на меня.

И говорит, что, кроме нее, у меня больше никого нет.

А у нее — кроме меня.

Я немножко понимаю, каково это.

Мой Шум меняет окраску.

Голос Виолы смягчается — самую малость.

— Бена нет, Манчи нет, моих родителей нет, — говорит она. — И это ужасно. Ужасно ! Но мы почти дошли до конца дороги. Мы почти на месте. Если ты не сдашься в последний момент, я тоже не сдамся.

— Ты веришь, что в конце дороги нас ждет надежда?

— Нет, — просто отвечает Виола и прячет глаза. — Нет, не верю, однако останавливаться не собираюсь. Ты со мной?

Отвечать мне не нужно.

Мы просто бежим дальше.

Но…

— Мы можем бежать прямо по дороге, — говорю я.

— Так ведь армия… — возражает Виола. — Они на конях.

— Они знают, что мы здесь. И мы знаем, что они здесь. Похоже, мы выбрали одну дорогу к Хейвену.

— Ну да, и мы услышим, когда они будут близко, — кивает Виола. — А идти по дороге гораздо легче.

— Да и быстрее.

Тут Виола говорит:

— Ну, тогда выходим на твою клятую дорогу! Скорее в Хейвен!

Я ухмыляюсь:

— Ты сказала « клятую ». Ей-богу, сказала!

Вопщем, мы выходим на клятую дорогу и бежим по ней, сколько хватает сил. Дорога не изменилась: все тот же пыльный извилистый путь, каким он был множество миль назад, а вокруг все тот же зеленый, лесистый Новый свет.

Если приземлиться тут и ничего не знать о планете, она и впрямь сойдет за Эдем.

Вокруг расстилается широкая долина: внизу, у реки, она ровная, а потом начинает бугриться холмами. Они залиты лунным светом, и до самого горизонта не видно ни малейшего намека на поселение — по крайней мере, огни нигде не горят.

Хейвена тоже нет. Мы находимся на самой ровной части долины и за поворотами дороги — ни до нас, ни после, — ничего толком не видим. Оба берега реки покрывает лес, и невольно возникает мысль, что весь Новый свет собрал вещи и бежал, оставив за собой только голую дорогу.

Мы идем дальше.

И дальше.

Лишь с первыми полосками света на горизонте мы останавливаемся набрать воды.

Вокруг, если не считать моего Шума и рева реки, не слышно ни звука.

Ни топота копыт. Ни чужого Шума.

— Ты понимаешь, что это значит? Бен его остановил, — говорит Виола, не глядя мне в глаза. — Не знаю как, но он одолел всадника.