Нинель Максименко - На планете исполнившися желаний

— А я сам, сам придумал это, папа, ты веришь, сам!

И папа поверил и оценил.

Гошка продолжал упорные тренировки в речке. А однажды, когда он смотрел по телевизору цирк, то сделал еще одно потрясающее открытие: можно научиться здорово управлять своим телом и подготовить себя к условиям невесомости и в самом обычном воздухе. Стоит только взглянуть на клоунов, как они падают плашмя прямо на пол. Попробуй-ка шмякнись так — костей не соберешь, а им хоть бы хны. А прыгуны на батуте, а воздушные акробаты — да это же настоящая школа космоса!

С того вечера Гошка не прекращал тренировок, можно сказать, круглые сутки. Даже когда он лежал в постели, он приказывал своему телу расслабиться и чувствовал, что как будто все его кости становились мягкими. Он уже мог запросто падать плашмя на пол, пугая до смерти маму и бабушку, и прыгал с крыши сарая, ловко планируя и мягко приземляясь на грядки. Всему этому Гошка научился еще летом. Из-за этих-то летних тренировок и произошел случай на физкультуре.

Был урок физкультуры. Занимались, как всегда, в физкультурном зале, была как раз разминка. Все ребята лазили по шведской стенке, прыгали через козла и подтягивались на кольцах. Всем было очень весело, и только Гошка Вовиков печально стоял у окна и думал о своей несчастной судьбе.

И тут он неожиданно принял решение. Сейчас он всем им покажет, сейчас он докажет, что Вовиков не какой-то там мелкий нарушитель, а будущий завоеватель космоса. Он уже и сейчас довольно крупный исследователь по невесомости. Да и Егор Вовиков звучит не так уж плохо, не многим хуже, чем Юрий Гагарин. Сейчас он всем им покажет! И Гошка в одно мгновение забрался на самый верх шведской стенки, к самому потолку зала, и, держась одной рукой за верхнюю перекладину, а другой махая в воздухе, закричал что было силы:

— Эй, вы все! Смотрите, что сейчас будет! В ту же секунду Гошка разжал пальцы и, распластав руки, камнем полетел вниз…

Гошка лежал в бабушкином саду на брезентовой раскладушке, в руках у него был Айзек Азимов, а нога его была в гипсе. Чтение что-то не лезло ему в голову. Когда все это случилось, такая была суматоха — «скорая помощь», врачи, больница, тогда, конечно, никому и в голову не пришло говорить о скандале на немецком.

Но теперь, когда все прошло, когда он совсем выздоровел, только вот ходить не очень-то может, пока гипс не сняли, теперь каждый день можно ждать, что завуч вызовет маму в школу и объявит ей, что ее сын бандит и хулиган и что они не хотят больше держать его в школе; и пусть он делает что хочет: хочет вишни продает на базаре, хочет идет работать дворником, только вот учиться ему больше нельзя — Алиса Ивановна не разрешает.

И до того муторно стало Гошке от этих мыслей, что он даже застонал, так что бабушка с террасы спросила:

— Что, Гошенька, нога?

— Да, бабуся, что-то опять ноет…

— Инвалиды мы с тобой, Гошенька, — сказала бабушка. — На базар бы надо сходить, малинки купить, пирог испекла, в кои веки сливки сбились, а подумай: какой же пирог со взбитыми сливками без малины! Да вот ноги не пускают, занедужили…

Гошке стало еще хуже от того, что он всех обманывает, что все его жалеют; он снова чуть не застонал, но вовремя остановился. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Гошка сосредоточил свои мысли на научной фантастике. Недавно он прочитал одну книжку, старую, правда, но не хуже новых, и там один человек без всяких инструментов, а только при помощи своего разума научился управлять целым миром, и причем не только людьми и животными, но и неодушевленными вещами. Все его слушались.

«Вот бы мне такое, — подумал Гошка. — Вот было бы здорово! Вот все удивились бы! Представляю, как Алиса Ивановна выгоняет меня из класса, а я приказываю своей парте, и парта медленно и плавно набирает высоту — ж-ж-ж-ж! — пробный круг над классом, я на прощание делаю ручкой и вылетаю в окно».

И в этот самый момент Гошка почувствовал, что его раскладушка как будто бы хочет оторваться от земли, делает усилия, как будто хочет, но не может взлететь.

«Надо ей помочь, — думает Гошка, — надо сконцентрировать всю умственную энергию на одной мысли и заставить раскладушку взлететь».

И вдруг раскладушка как подпрыгнет метра на полтора от земли!

«Ну, — думает Гошка, — ничего себе рывочек, так и упасть недолго, представляю, что испытывают космонавты». Гошка стал плавнее концентрировать свою мозговую энергию, и раскладушка стала взлетать мягко, без всяких там бешеных скачков. Гошка на всякий случай все-таки крепко держался за алюминиевые перекладины. И тут Гошке пришла мысль. «Поче-му, — думает он, вместо того чтобы так просто развлекаться, не слетать бы на рынок за малиной? И бабушке услужу, и пирог вкуснее будет, и заодно испробую силовую мощность раскладушки».

Сначала Гошка сделал несколько пробных виражей по саду. Прекрасно! Раскладушка слушается его идеально, как говорится, пилот и аппарат были одно целое. Гошка сделал еще один пробный вираж над дачей, потом спустился и, промчавшись мимо террасы, прямо на лоту схватил со стола целлофановый мешочек и рубль — бабушка приготовила это для соседки — и взмыл над садом. Гошка старался лететь чуть повыше столбов, чтобы, не дай бог, не задеть за электрические провода. Прилетел на рынок, снизился. Сверху обозрение прекрасное. Гошка выбрал самую крупную малину и подрулил к тетке, которая продавала эту самую прекрасную малину. Около тетки стояла небольшая очередь, человек пять-шесть.

— Нельзя ли мне отпустить без очереди, а то тут нет стоянки для раскладушек! А тетка говорит:

— А мне что, как очередь.

А очередь, как кто. Одни говорят: «Еще чего! Один на ма-шине приезжает спешит, другой на раскладушке прилетает — спешит, а мы тут стой как дураки, а мы тоже спешим». А другие говорят: «Да отпустите его скорей, а то еще эта чертова раскладушка на голову свалится!» А еще другие говорят:

«Наоборот, пусть стоит, ждет своей очереди, под раскладушкой хорошо стоять — тенечек».

Ну. Гошке все-таки удалось взять малину без очереди. Он полетел не спеша обратно и тут, уже почти полдороги до дачи пролетев, решает Гошка: надо бы слетать в школу, выведать у ребят, как там и что. Гошка направил раскладушку на, Москву.

Вот он около своей школы, и как раз на уровне четвертого этажа, где помещается зал, и видит: все окна открыты — собрание идет, наверное педсовет. «А может быть, как раз меня сейчас исключают, — подумал Гошка. — А я вот как влечу на раскладушке, вот они удивятся и, может быть, не исключат». И Гошка совсем уж было влетел в окно, но его взял страх: пилить начнут, то да сё, и потом, все-таки неудобно — на раскладушке, да еще в одних трусах. Скажут: «Это тебе не пляж». Ну, что тут делать? Семь бед — один ответ. И Гошка влетел в зал и повис над кафедрой. Гошкины предчувствия сбылись — завуч как раз сейчас с кафедры говорил о нем: что до каких пор можно терпеть и что это, в конце концов, противоречит всем нормам педагогики — бесконечно прощать нарушителя. Гошка понял: это страшное, как в милиции, слово относится к нему, и у него чуть не выпал из рук пакет с малиной — после таких слов не жди ничего хорошего.