Пол Стюарт - Громобой

Подумав так, Вилникс засмеялся. Сколько найдется других честолюбцев среди членов Лиги, которые будут просто счастливы заключить сделку с Высочайшим Академиком!

Он вернулся к Форфикюлю:

— А этот мальчишка, о котором ты упомянул, этот Прутик. Какое он имеет отношение к ним?

Форфикюль замер. Он знал Прутика не так долго, но ему нравились мысли мальчика, которые он слышал. Они были хорошие и честные, верные и искренние. Форфнкюль не мог вынести мысли о том, что его слона навлекут на мальчика беду.

Вилникс покачал тяжелыми щипцами у него перед носом. Форфнкюль кивнул, насколько ему позволял кожаный ремень, и ответил:

— Он член экипажа «Громобоя».

— И? — Подлиииус почуял, что напал на след.

— Он родился и вырос в Дремучих Лесах.

— И?

Форфикюль пожал плечами. Если он убедит Вилникса, что Прутик не имеет никакого отношения к заговору, то, возможно, мальчика оставят в покое.

— Он не отправится вместе с пиратами в это путешествие. Он останется с Мамашей Твердо…

Вилникс резко оборвал его:

— Ты что-то не договариваешь. — Он угрожающе поднял щипцы.

Форфикюль опустил взгляд. Слезы заволокли глаза. Он ведь не был плохим, но не был и храбрецом. Щипцы зависли около факела, совсем близко к металлической чаше. «Лучше умереть, чем оглохнуть».

— Он… он… — Голос Форфикюля дрожал. — В общем… Облачный Волк — его отец.

Подлиниус резко выдохнул.

— Сын! У Квинтиниуса Верджиникса есть сын. И он оставил его. Какая неосторожность! — ухмыльнулся Высочайший Академик. Вилникс повернулся к Минулису: — Мы должны немедленно познакомиться с парнишкой. Мы пригласим его сюда, в Санктафракс, чтобы он здесь дождался возвращения своего доблестного отца.

Затем Подлиниус вернулся к Форфикюлю.

— Какой прекрасный маленький козырь ты дал нам, — заметил он, кладя тяжелые щипцы па место. — Не могу выразить, как мы тебе признательны.

Форфикюль чувствовал себя глубоко несчастным. Его попытка защитить Прутика провалилась, и теперь мальчик в смертельной опасности. И все же, да простит небо, он не мог удержаться от вздоха облегчения, видя, что Высочайший Академик, кажется, доволен.

— Значит, я могу идти? — спросил Форфикюль. Вилникс оглядел его и улыбнулся. Форфикюль с надеждой смотрел на него. А так как в голове ночного вэйфа до сих пор раздавался оглушительный металлический звон, он был не в состоянии услышать мысли, скрывающиеся за улыбкой Высочайшего.

— Можешь идти? — переспросил наконец Вилникс и захлопал глазками. — Да-да, разумеется! Конечно можешь.

Форфикюль от радости не поверил своим ушам. Подлиниус кивнул Минулпсу:

— Развяжи его и выброси. — Однако затем, когда он опять почувствовал зуд от власяницы, а шипы и гвозди снова впились ему в голову и ноги. Высочайший Академик добавил: — Но сначала отрежь ему уши.

Прутик лежал недалеко от вонючей, покрытой соломой койки Окурка и все еще притворялся потерявшим сознание. Каждый раз, когда «Громобой» трясло и подбрасывало, он перекатывался чуть дальше, надеясь, что плоскоголовый решит, что это корабельная качка кидает его по полу. Медленно — мучительно медленно — он приближался к трапу.

«Дурак! Дурак! Дурак!» — твердил про себя Прутик. Он не только ослушался отца, более того — из-за него случилось то, что сам Облачный Волк оказался во власти вероломных предателей.

Корабль резко накренился на левый борт, и Прутик сделал еще два оборота к ступенькам трапа.

«Было совершенно ясно, что Хитрован не способен ни на что хорошее, — продолжал бранить себя Прутик. — Он всегда меня недолюбливал. Надо было догадаться, отчего он вдруг стал таким дружелюбным. О небо! Что же я наделал!»

Небесный корабль накренился на правый борт, и Прутику пришлось вжаться в палубу, чтобы его не отбросило обратно, к койке Окурка. Краешком глаза он видел, что плоскоголовый роется в соломе в надежде отыскать не замеченный прежде кусок мяса.

«Вот урод противный», — подумал Прутик, содрогнувшись.

В этот миг «Громобой» встал на дыбы, как боевой зубоскал, затем резко качнулся на левый борт и опустился. Прутик преодолел последние несколько ярдов до нижних ступенек трапа. Там он помедлил в нерешительности. Корабль снопа взвился на дыбы, и тут раздался грохот, ибо Окурок потерял равновесие и шлепнулся с койки.

«Пора! — сказал себе Прутик. — Убирайся отсюда, пока можешь».

Он вскочил на ноги, яростно схватился за поручни и начал карабкаться по крутым ступенькам так быстро, как позволяли одеревеневшие ноги.

— Ой! — взвыл Окурок, когда до него дошел смысл происходящего. — Ты это куда?

Но Прутик не стал задерживаться, чтобы дать обстоятельный ответ на поставленный вопрос.

— Вперед! — отчаянно подгонял он себя. Он уже одолел половину лестницы, но люк наверху, казалось, ближе не стал. — Давай же!

Тем временем Окурок вскочил на ноги и опрометью понесся за Прутиком. Осталось шесть ступенек, а Окурок уже рядом. Пять… Четыре… Прутик чувствовал, как дрожит трап под тяжелым гоблином. Три… два…

Внезапно он почувствовал, как мозолистая рука гоблина схватила его за лодыжку.

— Нет! — крикнул Прутик и отпихнул преследователя обеими ногами.

Толкнув откидную крышку люка, Прутик подпрыгнул и выскочил через узкое отверстие. Он упал на колени рядом с люком. Лопатовидные пальцы Окурка появились на краю отверстия. Прутик изо всех сил захлопнул крышку люка.

Раздался мучительный вопль. Затем снизу донесся глухой звук удара. Но вот опять стало слышно, как плоскоголовый взбирается по трапу.

У Прутика бешено колотилось сердце, пока он задвигал тяжелый засов, а затем для надежности прикатил бочку с маринованными водорослями и поставил на крышку люка. После этого он побежал к следующему трапу, ведущему на верхнюю палубу. Вслед Прутику доносились яростные удары и поток ругательств.

А на верхней палубе, не имея ни малейшего представления о том, какие драматические события разворачиваются внизу, капитан и экипаж «Громобоя» боролись за спасение корабля.

— Натянуть корпусные канаты! — взревел Облачный Волк, когда Великая Буря начала приближаться к Сумеречному Лесу. Самым важным было сохранить положение корабля в центре бури. — Убрать стаксель! Распутать такелаж кливера!

Атмосфера была во всех смыслах наэлектризованной. Маленькие разряды, светившиеся ровным голубым светом, покрыли корпус корабля. Они потрескивали и сверкали. Они танцевали повсюду — от верхушки мачты до киля, начиная бушпритом и заканчивая рулевым диском. Они отплясывали на парусах, па такелаже, на палубе. И они искрились на самих небесных пиратах — в бородах, на одежде, на пальцах.