Сергей Петренко - Калейдоскоп

— Не верю, — упрямо помотала головой Алька. — Старшая Ха в нас раньше никогда защитные заклинания не вкладывала. А тут собрала всех — и каждому… А мы так обрадовались, что даже не спросили — зачем. Вот глупые.

— Думаешь, маги что-то знают?

— Наверняка. Только нам пока не говорят.

— Интересно, что у нас могло случиться.

— Может, не у нас. Маги ведь запросто между мирами ходят. Они говорят, это не разные миры, а варианты одного, большого. И произносят так, как будто это название — Варианты миров. Я этого пока не понимаю, у нас две лекции по переходам были, а практика вообще в следующем году.

Я обдумал всё это и посоветовал:

— Выбрось пока это из головы. А послезавтра расскажешь своим учителям, они разберутся.

— Я стараюсь, — печально сообщила Алька. — Но не очень выходит.

— Пошли на речку!

— Не хочется.

— Пойдём. Холодная вода — лучшее средство от грустных мыслей. По себе знаю.

Алька бросила на меня короткий взгляд, но ничего не спросила. Поднялась, отряхнула ладони и вдруг спохватилась:

— Ох, я же тебе подарок привезла! И забыла. Вот раззява!

Она развернулась и побежала в дом. Я пошел за ней. Подарок — это интересно.

Алька протянула мне маленький деревянный гребешок.

— Вот.

Он оказался неожиданно тяжелым. Ручка украшена резьбой, зубчики тонкие, частые.

— Это мне? Зачем?

— Знаю, стричься и причёсываться не любишь. Вот и ходишь чучелом. А это не просто гребешок, это артефакт.

Последнее слово Алька произнесла с нажимом, сделав значительное лицо.

— Чего? — растерялся я.

— Волшебный он. Будешь пользоваться, волосы виться начнут.

— Это ты специально, — догадался я. — Чтобы заставить меня причёсываться.

Алька вздохнула:

— Смотри.

Вытянула ленты из косичек, мотнула головой. Волосы у Альки всегда были, как у меня — тонкие, прямые. А сейчас они лежали красивыми локонами.

— Ну, как? — довольно поинтересовалась Алька.

— Здорово. А ты как же?

— У меня есть. А это я специально для тебя делала.

— Сама?!

— Ну, не совсем. Нас учили готовое заклинание помещать в предмет-хранитель. Его старшекурсники делали. Тут узор особенный, не думай, что для красоты.

— Ты молодчина, — честно сказал я. Вставил гребень в волосы, дёрнул.

— Ай! Вот поэтому не люблю причёсываться!

— Ты просто не умеешь. Кто ж от корней чешет? Дай сюда. Сядь.

Алька осторожно расчесала мне волосы. И правда, не больно.

— Всё.

— Теперь пошли на речку?

В комнату заглянул папа. Улыбнулся:

— Макс, тебе идёт аккуратная причёска!

Мы с Алькой засмеялись. А папа добавил:

— Принесите яблоки. И не забудьте помощников поблагодарить!

— Да, сейчас, — отозвалась Алька и вышла из комнаты. Я выпрыгнул в окно — оно как раз выходило в сад.

Под деревьями стояли вёдра, наполненные яблоками. Я прошептал:

— Спасибо, Читок и Бот.

Появилась Алька.

— Откуда ты знаешь, как их зовут?

Я задумался.

— Не знаю. Может, приснилось?

— А ты их видел?

— Не-а. Но знаю, что они маленькие и мохнатые.

— Это все знают.

Мы принесли яблоки на кухню.

— Помочь чем-нибудь? — спросила Алька. Я испугался, что папа засадит нас чистить яблоки, но он покачал головой:

— Отдыхайте.

И мы ушли на речку. Купание пошло сестре на пользу: она перестала хмуриться, развеселилась, хохотала и визжала на весь берег. Переплыв речку туда и обратно, пожаловалась:

— Есть хочу. А ты?

— Не очень. Жарко.

— Парит. Будет гроза.

— Скоро?

Алька глянула на небо.

— Не. Часа через два. Поныряем?

— Давай.

Мы ныряли, пока не замёрзли. Алька, синяя, как снятое молоко, трясущимися губами выговорила:

— Пойдём домой? Скоро польёт.

Я кивнул, натянул шорты. Рубашку надевать не стал — пусть плечи загорают. Алька облачилась в сарафан и расчёсывала волосы гребешком с мелкими зубцами. Она перехватила мой взгляд и улыбнулась:

— Свой-то не взял?

— Не-а.

— Возьми этот.

— А так разве можно?

— Вообще-то нет. Заклинание на кого-то одного настроено. Но к близким по крови родственникам это не относится.

Я взял гребешок и причесался. Это неожиданно оказалось даже приятно.

— Твой лучше, — не удержался я. — Он уже обученный, волосы не дерёт.

— Можем поменяться, если хочешь.

— Ладно, я свой надрессирую. Будет у меня шелковый.

Мы поднялись по откосу и зашагали через луг, к деревне. Ветер рывками тащил к ней свинцовые тучи.

— Давай быстрее! — заволновалась Алька. — Сейчас дождь вдарит!

Мы побежали. Сначала — по тропинке, потом по дороге, а оттуда выскочили на нашу улицу. У дома напротив валялась куча почерневших от грязи тряпок. Она шевельнулась, и оказалось, что это старуха — дряхлая, грязная, в жутком рванье.

Я остановился, Алька чуть не врезалась в меня.

— Ты чего встал? Бежим!

Я смотрел на старуху.

Она копошилась в пыли, поднимаясь и снова падая. Казалось, её отбрасывает невидимая рука.

Не сговариваясь, мы шагнули к старухе. Она нас не заметила. Встала на колени, сильно наклонившись вперёд. Её лохмотья и спутанные волосы развевались, словно от сильного ветра. Но в двух шагах от неё никакого ветра не было. Всё затихло перед грозой.

Старуха беззвучно продолжала свою борьбу. Она цеплялась за палисадник, траву, неподвижный воздух, пытаясь подняться в полный рост.

Мысленно назвав себя придурком, я сделал шаг и схватил старуху за лохмотья. Почувствовал всей кожей, как взъярился ветер, дернул. Алька вцепилась в старуху с другой стороны.

Мы упали в лопухи у нашего забора.

— Добрые детки, — проскрипела старуха. — Надо же!

— Откуда вы, бабушка? — спросила Алька. А я разглядывал старуху. Лицо у неё было кукольное, но сморщенное, будто куклу совали головой в огонь. На щеках и лбу росли волосы, а глаза тонули в складках век.

Старуха закашлялась.

— Откуда, откуда… Оттуда! — она ткнула в землю костлявым пальцем. — Но это неважно. Я шла к тебе, Максим.

Я обалдел:

— Ко мне? Вы?

Старуха захихикала:

— Что, не узнаешь наставницу? Да, неважно я выгляжу.

Алька глянула на меня: «Сумасшедшая». Я кивнул. А бабка ясным, совсем не старческим голосом спросила:

— Максим, ты совсем ничего не помнишь? Ни Совиный Замок, ни Маркуса?

Я помотал головой.

— Этого я и боялась, — пробормотала старуха. — Но хоть во сне ты должен возвращаться туда!

Теперь я совсем растерялся. О своих снах я рассказывал только Альке. Но она переводила изумлённые глаза с бабки на меня и тоже ничего не понимала.

А старуха запричитала:

— Плохо дело, хуже, чем я думала. Ты здесь, он здесь, а я даже в этом теле не могу. Плохо, плохо…

— Кто — он? — я пытался понять хоть что-то.

Старуха улыбнулась беззубым ртом:

— Это ты должен вспомнить сам. И вернуться.