Сильвана Мари - Последний орк

Слова Авроры вихрем кружились у нее в голове.

Она слишком устала. Она подумает над этим завтра. Или послезавтра. Или еще позже.

Ее усталость дошла до предела. Все, что оставалось еще у нее в мыслях, — это жалость к Авроре. Наверное, это ужасно — стыдиться собственного отца.

— Это все ложь, — упрямо проговорила она. — Это абсурдно. Ардуин не мог быть орком. Ни у меня, ни у моих детей не течет в жилах кровь орка. Это просто слухи, и Аврора… она поверила им… потому что ей отчаянно нужно во что-то верить… Наверное, это невыносимое страдание: знать, что твой отец — гнусный подонок, знать, что в твоих детях будет течь его кровь; стыдиться собственных рук, потому что кто-то, чьи руки были точно такой же формы, совершил ими жестокие преступления, — вполголоса произнесла она.

Розальба взглянула на Ранкстрайла и резко замолчала.

Капитан Варила был неподвижен, как статуи за его спиной, и лицо его было так же непроницаемо. Королева уставилась на него, словно видела впервые в жизни, потом поспешно кивнула в знак прощания и удалилась в свои покои.

Эрброу и малыши сладко спали. Розальба отпустила Парцию и проследила из окна, что та без помех дошла до своего дома. Перед тем как лечь в постель, Роби подперла дверь всем, что попалось ей под руку, и лишь после этого заснула неспокойным сном, обнимая своих детей и держа меч Йорша возле кровати и меч Ардуина под подушкой.

Если Эрброу не играла со своим волчонком или не была с мамой, она любила смотреть на братиков, которые почти всегда спали, теряясь в своих снах, наполненных запахом и вкусом молока и желанием сосать мамину грудь. Сны их тоже были не похожи: Ардуин видел во сне свет, Йорш — полутени.

Когда Парция отсылала ее, Эрброу играла с Джастрином. Точнее говоря, сидела в комнате, где тот беспрерывно о чем-нибудь разглагольствовал. Он продолжал объяснять ей важность знания и доказывать, что самым важным является знание истории людей. Второй после Йорша звездой, осветившей неутолимую жажду знаний мальчика, стала Аврора. Она знала все, она читала обо всем на свете. Она просидела долгие годы, запершись в городских библиотеках, и теперь если не учила кого-нибудь стрелять из лука и не заботилась о раненых в лечебнице, то проводила все время за разговорами с Джастрином. Только вчера она подарила ему старинный пергамент, укутанный плотной, словно бархат, паутиной. Аврора нашла его в библиотеке на дне старинного сундука, и никто еще не успел прочесть его, даже она сама. Джастрин должен был стать первым.

Джастрин говорил, что Аврора, как и Йорш, была уверена в том, что, зная прошлое, можно предугадать будущее. Как и Йорш, она не имела в виду необыкновенные способности сира Ардуина или королевы-ведьмы, видевших сквозь пелену времени. Йорш с Авророй говорили о другом знании, более скромном и трудном, рожденном в изучении и сравнении фактов, в предположениях, которые хоть и не давали никакой гарантии, но позволяли сориентироваться в непредсказуемости мира. Еще пять лет назад Аврора поняла, что орки готовятся к решающей атаке: она заметила, что нападения на пограничные земли прекратились на пару лет и потом возобновились с еще большей яростью и жестокостью, как это уже случалось в прошлые века. Как и тогда, орки сначала собирались с силами и готовили оружие, и создавалось впечатление, что война закончилась, потом они устраивали испытание своих сил и в конце концов наносили решающий удар. Аврора также считала, что главной задачей в войне с орками было захватить в свои руки холмы Новой Луны, потому что тот, кто обладал сообщением между Далигаром и Варилом, наполовину выигрывал войну… Сир Ардуин тоже выиграл войну после того, как овладел этими холмами. Стоило лишь прочесть летописи тех времен…

Эрброу иногда слушала его, иногда играла с пергаментами, разворачивая и снова сворачивая их, иногда засыпала, обнаруживая при пробуждении, что Джастрин все еще продолжал говорить, не умолкая ни на мгновение.

Через два дня после рождения братиков, когда легкий ветерок немного развеял удушливую жару, Джастрин внезапно замолчал. Эрброу, дремавшая под столом, моментально проснулась от столь неожиданной тишины. Джастрин уставился на раскрытый пергамент, с которого свешивались лохмотья паутины.

— Эрброу, — шепотом произнес он, — существует потайной ход! Под водой, со стороны южной стены. Орки плывут под водой, проникают в лаз и оттуда попадают в малый колодец, что в нижней части города. Не тот, из которого мы берем воду, — другой, с застоялой водой, где мы ловим лягушек! Этот ход сделали, чтобы можно было покинуть город во время осады, и потом память о нем стерлась… Мы и не догадывались, что он существует, но орки знали о нем!

Все с большим возбуждением, а точнее говоря, с ужасом Джастрин объяснил Эрброу, что, когда город был в руках орков, Ардуин смог освободить его благодаря тому, что принцесса Джада знала о потайном ходе. Наверняка и орки отлично помнили эту историю. У них тоже, наверное, была какая-то книга, пергамент или просто давняя традиция передавать истории из уст в уста: кто-то рассказывает одному, тот передает другому — и так далее, из поколения в поколение. Орки сохранили в памяти свои военные стратегии, тогда как люди давно позабыли их, и лишь сейчас, благодаря даме Авроре, которая была так любезна, что нашла для Джастрина что-то еще никем не прочитанное, открылось существование потайного хода.

Эрброу с трудом понимала все эти выражения, но ухватила суть: когда орки приходили украсть ее, они проникли в город так, что их никто не смог увидеть. А это значило, что, сколько бы стражники ни охраняли городские стены, сколько бы ни смотрели на реку, орки все равно могли появиться здесь в любое мгновение.

Джастрин поднялся и решительно взял ее за руку.

— Пойдем, — испуганно, но твердо сказал он, — мы должны найти твою мать и рассказать ей о моем открытии. Она защитит тебя. В этот раз я тебя не оставлю. В этот раз я буду сражаться за твою жизнь, как сражалась твоя мама за меня и за других. Пришло время героев! — прошептал он дрожащим голосом.

Эрброу кивнула и вдруг почувствовала страшный холод. Она увидела ужас в глазах Джастрина и поняла, что они слишком долго ждали. Перед ними стоял огромный орк, с которого ручьями текла вода. За ним шли другие. В этот раз с ней не было ни Ангкееля, ни волчонка. Она была совсем одна. Огромный орк схватил ее. Эрброу почувствовала тиски его рук и закрыла глаза, чтобы не видеть его. Ненависть его была так велика, что ей казалось, будто она упала в ледяную воду.

Тут раздался звон колокола: два удара, потом еще четыре, потом крик Джастрина. Он сумел подать сигнал: орки в городе, они схватили ребенка. Все еще не открывая глаз, Эрброу увидела дракона с замысловатым узором зеленой чешуи и своего папу, обнявшего Джастрина. Девочка поняла, что Джастрина убили: орки рассердились на него за то, что он зазвонил в колокол. Ненависть орка причиняла ей боль, почти так же, как его злая рука, железной хваткой сжавшая ей грудь и живот. Эрброу тоже решила умереть: остановить свое сердце и ничего больше не чувствовать. Она тоже улетела бы с папой и Джастрином на теплой и сильной спине дракона. Папа показал бы ей, чт о находится по ту сторону ветра, взял бы с собой считать звезды, отнес бы туда, где не существует ни боли, ни страха. Она вспомнила, как ему было больно, когда стальная палочка вонзилась в его тело, но он не желал избежать этой боли, хоть и мог. Эрброу поняла, что останавливать собственное сердце было немного нехорошо, почти так же, как ковырять пальцем в носу. Этого нельзя делать, и все. И она тоже не должна делать это. Джастрин умер из-за того, что зазвонил в колокол, желая спасти ее жизнь. Что бы ни случилось, она не остановит свое сердце.