Сильвана Мари - Последний орк

Затерянный в кустах ежевики, отвоевывавший желуди у кабанов и собственную кровь у вшей, которые завелись в его доспехах, юный солдат снова и снова перечитывал это письмо — явное доказательство того, что где-то существовала нормальная жизнь, а не это купание в грязи в постоянном страхе неожиданного нападения, которое может навсегда остановить твое дыхание. В темноте, когда невозможно было читать, Ранкстрайл просто проводил пальцами по бумаге, на которой было написано: «Дорогой сын, каждое мгновение я мечтаю о твоем возвращении и о твоем возвращении каждое мгновение молюсь…»

Наступила весна, потом лето, и деньги прибыли снова. Высокая скала была очищена от бандитов, и наемники перешли на холмы. Лето вновь сожгло траву, превратив ее в сено. По всей области, а также за ее границами разнесся слух, что непобедимый воин — могучий, как медведь, и мрачный, как волк, — вел за собой наемников от одной победы к другой. Он был суровым командиром, не знал жалости — никому из его врагов не удалось выйти живым из боя, но проявлял сострадание к невинным и восстанавливал нарушенную справедливость.

В очередной раз прибыли деньги, и Ранкстрайл воспользовался гонцом, чтобы передать половину заработка отцу.

К осени холмы были расчищены, и произошло то, что всегда происходит, когда войны заканчиваются: перестали приходить деньги. О продовольственном снабжении остались лишь блеклые воспоминания.

Крестьяне возвращались на свои уже безопасные фермы и с растущим подозрением и обидой замечали, что капусты в огородах стало меньше и что куры стали все реже нести яйца или, того хуже, исчезали совсем, словно привидения с первыми лучами зари.

В южных землях наступил мир. В наемниках никто больше не нуждался.

Отряд был переведен из деревни, где было чем поживиться и где иногда пропадали овцы, в город, где могли пропасть только бездомные кошки.

С приходом солдат кошки действительно исчезли.

Административный центр южных земель — крепость Высокая Гвардия — находился на склоне Крепкого Камня и представлял собой небольшой городишко с пыльными улочками и высокими каменными стенами, через которые перевешивались зеленые ветки, отяжеленные спелыми плодами инжира, или растрепанные макушки никому не нужных пальм. В тенистых садах прятались маленькие дома, побеленные известью, с дверями из темного дерева и с узкими, словно бойницы, окнами. Конусообразная форма крыш защищала летом от жары и не давала скапливаться воде во время бурных осенних ливней. Отряд вошел в город, не встретив никого, кроме угрюмого воина, указавшего им на старую овчарню, предназначенную для их размещения.

— Эй, Медведь, — заметил Лизентрайль, — не то чтоб мы изнеженные принцессы с чувствительными носиками, но здесь воняет хуже, чем в сточной канаве — а уж к ней-то нам не привыкать. Здесь же вообще невозможно дышать. Воздуха не хватает. Да и во весь рост не встать — что нам, на карачках ползать, как собакам?

— А ты сиди, — примирительно ответил Сиуил, — так и устанешь меньше.

Стараясь как можно реже бывать в овчарне, солдаты все свое время проводили на центральной площади, сидя в пыли на корточках возле стены. Посреди площади располагался старый колодец, а прямо перед ними — здание Управления, самое высокое в южных землях, двухэтажное, украшенное по периметру колоннами, поддерживавшими кривые арки. В верхнем этаже жил губернатор — выходец из Далигара, высоченный и на редкость худой, можно сказать, кожа да кости (и это непонятно почему — уж у него-то кур было вдоволь).

— У него желчь в крови, — предположил Тракрайл, признанный знаток врачевания. — У него, наверное, были глисты, и их не вылечили.

— У него желчь в душе, — предположил Лизентрайль, признанный знаток жизни. — Он родился кретином, и его мать слишком редко его лупила. Не то что моя — ей в этом равных не было.

Губернатор был странной, непонятной личностью: он постоянно хмурился, казалось, какое-то несчастье горбит его спину и кривит уголки рта под острым, словно куриный клюв, носом.

В нижнем этаже Управления размещался смехотворно крошечный отряд воинов в составе трех кавалеристов и четырех пехотинцев, там же были конюшня и зал судебных заседаний с прилагавшимися к нему палачом, виселицей, кандалами и скромной коллекцией щипцов и жаровен, достаточной, однако, для сельского гарнизона. Вокруг здания раскинулся роскошный розарий и ярко-зеленый, почти изумрудный газон, который резко выделялся на фоне остальной, поблекшей и запыленной, растительности. Газон поливали водой из колодца каждый день, без исключений, даже летом, когда солнце стояло в зените и воды оставалось так мало, что женщины не могли наполнить свои кувшины.

Осенние ливни наконец-то снова наполнили колодец, и в зарослях тростника и олеандра вновь зажурчала вода. Зелень окрестных лугов сравнялась с зеленью губернаторского газона, который перестал бросаться в глаза своим изумрудным оттенком, и, возможно, именно из-за этого худое лицо губернатора с его куриным клювом вытянулось и помрачнело еще больше.

Осень выдалась длинная и грязная. Наемники торчали на площади, с горечью вспоминая то время, когда они сражались с бандитами, и мечтая, чтобы их отправили против орков — все лучше, чем так непристойно бездействовать, чем убивать никому не нужное время, сидя в пыли, превращавшейся под осенним дождем в грязь.

Однажды, когда тусклое небо мерцало молочным светом, какой-то высокий старик, закутанный в темный плащ, приблизился к ним своей прыгающей походкой.

— Эй, Медведь, вот еще один, кто побывал в руках палача, — пробормотал Лизентрайль прерывающимся голосом, как всегда, когда речь заходила о пытках.

— Коль побывал, значит, заслужил, — с важным видом прокомментировал Сиуил. — Без причины никто к палачу не попадает.

Старик жался к стенам, оставаясь в тени. Внезапно нахальный луч солнца прорвался сквозь тучи и ярко осветил его. Старика мгновенно окружила толпа мальчишек. Их крики и стук камней, попадавших в стену, разорвали тишину этого сонного утра.

— Ишь как бесятся, — пробубнил себе под нос Лизентрайль так тихо, что только Ранкстрайл смог его услышать. — Наивные идиоты: стая диких собак вокруг раненой овцы.

Крики пацанов становились громче. Сиуил усмехнулся.

— Самое ужасное, что после палача ты меченый, — продолжал Лизентрайль, — все потом могут измываться над тобой… И в любой деревне, в любом месте всегда есть кто-нибудь, для кого поиздеваться на другим — чистый мед…

Ранкстрайл вспомнил о Свихнувшемся Писаре и кивнул. Один жест — и свора мальчишек разбежалась, как собаки перед волком. Ранкстрайл и пришелец встретились взглядами, потом старик скрылся в тени.