Сильвана Мари - Последний орк

Наконец Арньоло поднял на него глаза и заговорил:

— Мне не понравилось твое поведение, капитан. Но хоть дракона-то ты прикончил. Знаешь, что это за запах?

— Я как раз об этом задумался, ваше превосходительство, — честно ответил Ранкстрайл.

— Мы жарим мясо дракона.

— Вы… что? Что вы делаете? Жарите мясо дракона? Но…

— Это будет великий пир кавалеристов Далигара, капитан. Веди себя, как герой, и питайся мясом драконов, чтобы их сила влилась в твои вены и сделала тебя непобедимым.

Капитан собрал воедино все свои силы, чтобы сдержать тошноту и желание убить Арньоло голыми руками.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Арньоло.

— Не знаю, — неопределенно ответил капитан, — я сожрал кучу летучих мышей на своем веку, но не умею летать. Кровью моей матери, которая была святой женщиной, питались тысячи комаров, но характер их от этого не улучшился. Но я не знаю, может, вы и правы. Вы прежде часто ели мясо козлов, ваше превосходительство?

Арньоло оскорбленно вскочил на ноги.

— Я не намерен больше терпеть твою наглость! — воскликнул он.

По мановению его руки трое вооруженных солдат в блестящих кирасах и с обнаженными мечами выскочили из-за занавеса и выстроились перед капитаном. Тот осмотрел их с нескрываемым интересом. Когда он закончил осмотр, то снова повернулся к Арньоло.

— Отлично, — сказал капитан, — если вам нечего больше мне сказать, то я с вами прощаюсь. Завтра утром я отправляюсь к Расколотой горе как капитан легкой пехоты и кавалерии, согласно приказу графа Далигара. Каждые два месяца я буду слать вам депеши. Мое почтение всей компании.

И капитан повернулся к выходу. Ледяной голос Арньоло остановил его.

— Капитан, — сказал он, — неужели ты надеешься выйти из этого шатра живым?

— Конечно, нет, ваше превосходительство, я человек неглупый — я сразу понял, что живым мне отсюда не выбраться. Только вот мой Волк, глупое животное, ни черта не понимает. Первому из ваших солдат, кто осмелится пошевелиться, Волк разорвет горло. Как я уже сказал, мое почтение всей компании.

Капитан снова повернулся к выходу. Волк глухо зарычал.

— Мы с тобой еще встретимся, — прошипел Арньоло.

— А как же иначе, ваше превосходительство, — не оборачиваясь, подтвердил капитан, — если мы не подохнем, то обязательно встретимся.

Выйдя из шатра, Ранкстрайл наклонился и зачерпнул горсть лепестков ромашек, одни из которых были белоснежными, как невинность, другие красными от жертвенной крови. Капитан крепко сжал их в кулаке.

Вернувшись к кострам наемников, он опустился на колени, и его наконец-то вывернуло наизнанку. Лизентрайль с тревогой наблюдал за ним, но не сказал ни слова.

Капитан поднялся, посмотрел на лепестки, зажатые в кулаке, и надежно спрятал их в свой мешок. Не глядя на Лизентрайля, он отдал приказ собирать солдат для отбытия. Они должны были к вечеру вернуться в Далигар и на следующий день вместе с пехотой отправиться к Расколотой горе.

Все уже были в седлах, когда кто-то тихо пробормотал:

— А те, по ту сторону обвала, что с ними будет?

— По ту сторону Черных гор находится море, — ответил Лизентрайль. — Море — это место, полное воды, которая никогда не кончается. Пить ее нельзя, поэтому ее там так много, зато в воде — куча всего съедобного. Не только рыбы — даже на камнях, которые окружают его, наросла куча съедобных вещей, даже в песке. Кто живет у моря, с голоду не подохнет.

— А чего мы туда не идем? Чтобы жить, — спросил кто-то.

— Потому что там эринии, — опять ответил Лизентрайль.

— Кто?

— Фурии. Ангелы смерти. Духи разрушения. Три ужасных, непобедимых призрака. Они спускаются с неба и уничтожают все, что попадается на их пути. Потому у моря никто больше не живет. Даже пираты близко не подходят. Кто перейдет Черные горы, рано или поздно, но точно встретит смерть. Поэтому их и называют Черными. За ними долго не проживешь. Даже дракону было не по силам победить эриний, капитан.

Капитан не ответил, но кивнул, и пусть на мгновение, но его помощник снова посмотрел ему в глаза. Незадолго до прибытия в Далигар капрал собрал все свое мужество и осмелился обратиться к Ранкстрайлу:

— Капитан, будь осторожен. Ты ведь уже знаешь, что гнилой лук тебя до добра не доведет.

В ясном небе показались первые лучи солнца: море заблестело, словно светлое шелковое покрывало. Над горизонтом в розовом мерцании четко выделялись два легких, почти прозрачных облака. Ночной ветер навеял на песке изящные волны, миниатюрные холмы, вершины которых освещались зарей, а в низинах лежали тени. Песок был изборожден следами раков-отшельников, рядом с которыми виднелись аккуратные отпечатки лап воробьев и чаек. Чуть позже к ним присоединятся и бакланы. Солнце поднималось над высокими, почти вертикальными, непроходимыми рифами, покрытыми плющом и цветущими каперсами. Рифы были почти такими же высокими, как горы, блестевшие вдали зеленью дубовых и каштановых лесов. На востоке небо светлело: его глубокий темно-синий цвет переходил в нежно-голубой, и звезды постепенно растворялись в лучах зари. У кустов, в тени уже отцветавшего тамариска, появилась парочка крапивников, позарившихся на еще извивавшуюся половинку червяка, и ловушка захлопнулась.

Попались оба! С отчаянным писком птички судорожно бились, но ловушка была сделана хорошо, и плетеный шнур крепко держал маленькие лапки, одна из которых сломалась в бесплодных попытках освободиться.

Наконец-то хоть какая-нибудь еда!

Морон отбросил волосы с лица, вытащил из ловушки кусок червяка, схватил птичек — сначала ту, что поменьше, наверное самку, потом самца — и решительно оторвал зубами их маленькие головы: писк мгновенно прекратился, и снова воцарилась тишина.

Парень облизал кровь, оставшуюся на губах, стараясь не потерять ни капельки, и положил два маленьких тельца в мешок: это будет его обед. Птичьи головы он мог бы сразу превратить в приманку, и, если повезет, у него был бы и ужин. Оставалось решить, что делать с половиной червяка: пополнить им обед или все-таки использовать в качестве приманки, чтобы добавить что-нибудь еще к вечерней трапезе.

Морон быстро прикинул в уме, что готовил ему сегодняшний день. Обед из птичьего мяса весом в треть унции и, кто знает, может быть, даже какой-нибудь ужин.

Ему действительно повезло.

Морон огляделся. Пляж в это время суток кишел людьми. Неподалеку виднелись собиратели моллюсков — маленьких, спрятавшихся в песке ракушек, настолько микроскопических, что они не насыщали, а скорее создавали иллюзию, что ты поел, — что в любом случае лучше, чем реальная уверенность в том, что есть вообще нечего. Скоро настанет утро, и тогда собиратели переместятся к рифам, где после отлива можно найти мидии и морские водоросли, но и те, вместо того чтобы утолять голод, просто щекочут желудок. Полдень — солнце в зените, и наступает время обеда, если он, конечно, есть. За неимением обеда можно было продолжать работу: в это время в тени высоких рифов, закрывавших бухту с запада, собирались крабы, так что в полдень все лезли в воду охотиться на них. Потом, после обеда, все наконец вылезали из воды и перемещались к лесу искать шишки с орешками внутри, которые тоже были, как назло, настолько маленькими, что вместо того, чтобы утолять голод, лишь возбуждали его.