Артур Кавер - Ночь заново прожитой жизни

Сначала его сон походил на обычные сны — сменяющие друг друга видения, наполовину осмысленные, наполовину абсурдные. Все очень походило на обычную жизнь, вот только образы были не те, к которым привык подросток, выросший на солнечном юге Калифорнии, а те, к которым привыкла девушка из Новой Англии семнадцатого века: чтение Библии, кормежка животных на ферме, выращивание овощей, посещение церкви. Девушка ходила в церковь очень часто, как и все остальные окружавшие ее люди. Только ей это совсем не нравилось.

В какой-то момент все изменилось. До этого все было залито солнечным светом, теперь сон становился все темнее, хотя и приятнее, чем раньше. Да и девушка чувствовала себя гораздо свободнее, как будто смогла наконец самостоятельно распоряжаться своей жизнью после долгого заточения. Ксандр старался никак не влиять на происходящее, даже ни 6 чем не думать. Он просто позволял событиям развиваться дальше.

Среди видений были и прогулки по зеленому девственному лесу, где обитали самые разные существа — от насекомых до белок, скунсов и ежей. Откуда-то Ксандру было известно, что медведей и рысей пуританам недавно удалось вытеснить, хотя, естественно, отдельные животные постоянно забредали на пастбища в поисках коз и овец.

Девушка гуляла по лугам, усыпанным неведомыми лиловыми цветами. Она собирала грибы и вы капывала корни мандрагоры в лесу. У ручьев искала камни и кусочки руды. Она убивала лягушек и делала из них чучела, а потом отправлялась в пещеры и ловила там летучих мышей, которых тоже превращала в чучела, сопровождая свои действия сложным ритуалом с заклинаниями и церковными псалмами.

Девушка ходила повсюду и днем, и ночью, но все-таки ночи ей нравились больше. Тогда она танцевала под луной, общаясь с природой на таком примитивном и варварском уровне, что это даже пугало Ксандра.

В конце концов сон стал снова и снова возвращаться к тому, как девушка ходила в церковь. Ее привлекало там только одно — молодой священник Джон Гудмэн, причем его внешность, а не проповеди, которые она явно пропускала мимо ушей. Она видела в нем того, кого не видела еще ни в одном мужчине — надежного спутника, мужа. Конечно, их мнения по поводу свадебной церемонии, скорее всего, разошлись бы.

К этому моменту связь Ксандра с его alter ego [1] Аlter ego (лат.) — другое «я», второе «я». из сна стала настолько сильной, что юноша уже не мог понять, где он, а где Сара. Разговоры, воспоминания, прочитанные книги — все перемешалось. Ксандр становился иным человеком. В иное время.

Он четко знал, где и в каком времени существовал — это был Салем, Массачусетс, 1692 год. Звали его во сне Сара Динсдэйл, и она совершенно точно была ведьмой. До какого-то момента ей удавалось избегать обвинения.

Наверное, Сара понимала, что наказание неминуемо, иначе не была бы абсолютно спокойна, когда видения церкви сменились видением суда. Она стояла в кандалах в квадратном закутке, предназначенном для обвиняемого, и на ее платье была нашита большая оранжевая буква «У».

Судья Дэнфорт сурово смотрел на нее. Девять мужчин-присяжных с трудом сдерживали свой гнев. Шериф Корвин стоял у двери. Коттон Мэтер, известный ученый и охотник на ведьм из Бостона, стоял за столом прокурора, задавая вопросы бледному Джону Гудмэну, который нервно ерзал на месте свидетеля.

Первый вопрос звучал так:

— И когда вы в первый раз услышали дьявольский призыв этой Сары Динсдэйл? — Его слова эхом отозвались в голове Ксандра, словно грохот рок-концерта.

Сара Динсдэйл внезапно закричала:

— Протестую, ваша честь! Это очень сомнительный вопрос, он подразумевает, что меня уже признали виновной!

Люди в зале были потрясены — она посмела заговорить без разрешения суда! Шериф Корвин пробормотал, что, по его мнению, Сара, несомненно, виновна.

Судья Дэнфорт грозно взглянул сверху вниз на Сару Динсдэйл.

— Ничто не обрадовало бы меня больше, чем если бы тебя признали невиновной в преступлениях, в которых тебя обвиняют, — сказал он, но его тон не соответствовал смыслу слов. — Однако не забывай, женщина, что тебе запрещено говорить. Лучше помолчи, если не хочешь, чтобы к длинному списку совершенных тобой преступлений добавили наложение заклятия на члена суда.

— Что ты имеешь в виду под «сомнительным»? — спросил Мэтер, лениво почесывая голову под париком.

Судья Дэнфорт, похоже, остался доволен молчанием Сары. Он сделал жест Гудмэну, чтобы тот отвечал на заданный ему вопрос. Священник долго, надсадно прочищал горло. Мэтер, скрестив руки на груди, выпрямился во весь рост. Он уже устал ждать и был недоволен тем, что Гудмэн задерживает разбирательство.

Наконец судья Дэнфорт кашлянул. Громко. Они с Гудмэном посмотрели друг другу в глаза, и внезапно Гудмэн понял, что ему делать.

Он заговорил.

— Это было зимой, — начал он тихо, — и я думал о том, что в Старом Свете те самые люди, которые обвинили нас, пуритан, в отходе от церковных правил, сейчас как раз отмечают свой языческий праздник. В это время я проходил мимо дома хозяйки Динсдэйл. И признаюсь, подумал о ней.

— Что именно вы о ней подумали? — поинтересовался Мэтер.

— Я подумал, почему такая милая молодая женщина, красивая, трудолюбивая и наверняка хозяйственная, не замужем. Особенно если принять во внимание ее возраст.

— То же самое можно сказать и о вас, сэр Гудмэн, — шутливо заметил Мэтер. Пара женщин в зале суда захихикали, однако строгий взгляд судьи Дэнфорта быстро пресек эти смешки.

Гудмэн покраснел, и это порадовало Сару Динсдэйл, хотя на тот момент их отношения вряд ли можно было бы назвать добрыми.

— В любом случае, проходя мимо дома мисс Динсдэйл, я почувствовал запах сладкого пирога с изюмом и миндалем.

В зале послышались удивленные возгласы. Печь такой сладкий пирог зимой было запрещено, потому что в Европе это было одно из главных угощений на рождественском столе, а пуритане считали Рождество языческим праздником.

— Я постучал в дверь, и когда она открыла, втолкнул ее внутрь и зашел следом, а там, к великому своему огорчению, понял, что Сара Динсдэйл — уже среди проклятых.

— Понимаю, сын мой, — сказал Мэтер почти с нежностью в голосе. — И как же вы поступили?

— Только так, как было возможно. Я обвинил ее. У меня не было другого выбора, потому что на кухне я увидел чучела летучих мышей и расчлененных лягушек, коренья и прочие мерзости для рецептов самого Дьявола! И я сразу понял, что она ведьма!

— Ведьма! Ведьма! — раздавались крики, пока судья Дэнфорт не восстановил порядок. Гудмэн не смел взглянуть Саре Динсдэйл в глаза. А она все время пыталась поймать его взгляд. И ей очень нравилось то, что она в нем видела.

Потому что в глазах Джона Гудмэна не было ни ненависти, ни сожаления, только вина — вина в том, что именно его заставили обвинить ее.