Ойзин Макганн - Сердце Абзалета

— Сколько лет этой комнате? — задумчиво промолвил бригадир. — Несколько сотен — не меньше.

— Здесь есть еще одна дверь! — воскликнул Нуган, показывая в дальний угол комнаты.

— Посмотрим, что за ней, — сказал Микрин, шагнув к двери, тоже дубовой, полусгнившей от времени.

Он взялся за ручку, потянул, и ручка тут же отвалилась. Несколькими ударами кирки рудокопы легко высадили дверь.

Следующая комната была значительно больше, к тому же пятиугольной формы. Посередине комнаты виднелось какое-то углубление; каменные ступени вели куда-то вниз. По четырем стенам располагались застекленные витражами окна. Одно из них было разбито и наглухо заколочено снаружи толстым листом железа.

В комнате находились скульптурные изображения других животных, сработанные и раскрашенные до того мастерски, что казались живыми. Среди них две кошки — одна, выгнувшая спину дугой и задравшая хвост, была выточена из камня обсидиана, другая, свернувшаяся клубочком, — из песчаника. Рядом еще одна собака — пастушья колли, вырубленная из куска мрамора с кварцем, — лежа на боку, умными и внимательными глазами наблюдала за тем, что происходит вокруг. Посредине комнаты находились мощные, хотя и покрытые ржавчиной, чугунные колонны, подпиравшие потолочные своды. Бригадир подошел поближе и принялся разглядывать одну из колонн.

— Странно, — пробормотал он. — Очень странно! Часть колонны как будто вырублена из камня, а другая отлита из чугуна. Совершенно невозможно понять, где именно один материал переходит в другой…

— Это все из-за ржавчины, бригадир, — пожал плечами Далджин.

— Не знаю, не знаю, — сдвинув брови, проворчал старый Джузек. — Все это очень подозрительно… — В комнате было две двери. — Одна из них ведет наружу, — продолжал он, кивая на ближнюю из дверей. — Если здесь когда-то жили люди, должны же были они знать, где выход…

— Действительно странно, — согласился Нуган, поднимая кирку и окидывая взглядом дверь. — Кстати, если здесь когда-то жили люди, то куда они потом подевались?

Болтая ногами, Тайя и Локрин сидели около заднего борта фургона. В клубах маслянистого дыма грузовик неспешно катил по дороге, тарахтя и кашляя, словно кошка, пытающаяся отрыгнуть сгусток шерсти. Дорога вела в загадочный лес, где они должны были отыскать вход в пещеры, по которым можно было добраться до родителей. Кроме страха за папу и маму, дети испытывали радостное возбуждение, как будто впереди их ожидали захватывающие приключения. Следом за ними катил второй грузовик с горным оборудованием. За рулем сидел кнутобой Калам.

— Пахнет блинчиками, — вздохнул Локрин, обращаясь к сестре, — тебе не кажется?

— Это потому, что машины работают на растительном масле, — объяснила Тайя. — Мамочка всегда жарила на нем…

Воспоминание о маме снова заставило детей печально умолкнуть.

— А вдруг мы их не найдем? — некоторое время спустя промолвил Локрин.

— Молчи, Локрин! Не надо! — воскликнула Тайя, всхлипывая и вытирая слезы рукавом.

Локрин хмуро глядел на бегущую у него из-под ног ухабистую дорогу.

— Дядюшка Эмос и Дрейгар обязательно их найдут, — твердо сказал он.

Тайя с готовностью кивнула. Хотелось бы верить!.. Ах, если бы удалось помочь взрослым отыскать вход, спуститься под землю и вызволить из шахты родителей!.. Можно себе представить, как обрадуются папа и мама, увидев в числе спасателей сына и дочь. На лице девочки даже появилась мечтательная улыбка.

Потом Тайя вспомнила, каким неприятным был последний разговор с родителями, и похолодела от мысли, что грубые слова, брошенные в гневе папе и маме, если тех уже нет в живых, могли оказаться последними словами; которые родители услышали от родных детей.

Искоса поглядев на Тайю, Локрин догадался, о чем она подумала. Обняв сестру за плечи, он грустно вздохнул, и оба опять принялись смотреть на бегущую из-под колес дорогу.

Обернувшись, дядюшка Эмос с тревогой посмотрел на племянницу и племянника. Потом вернулся к работе. Ему еще нужно было смастерить для детей магические инструменты.

Но сначала предстояло другое дело, поважнее. Для этой цели у него был припасен осколок кварца, а также оплавленный кусок бронзы, который ему раздобыл пожилой бригадир. Судя по всему, из этой бронзы когда-то были сделаны ручки комода, погибшего во время пожара и принадлежавшего знатной персоне, которая привыкла путешествовать с обширным и богатым гардеробом.

Бронза была нужна для изготовления цепочки. Бормоча магические заклинания, Эмос Гарпраг легко разминал пальцами металл — словно это был кусок теста. Со стороны могло показаться, что он обладает нечеловеческой силой. Однако это было всего лишь иллюзией. Бронза и правда превращалась в пластичную массу, с которой он мог обращаться так же свободно, как с собственным телом. Мьюнане называли это ремесло трансформагией и считали запрещенным, вроде черной магии. Однажды, в надежде спасти от страшной, неизлечимой болезни жену, Эмос Гарпраг был вынужден воспользоваться секретами искусства трансформагии. Жену спасти не удалось, но, продолжив запрещенные эксперименты, он добился в трансформагии необычайных успехов и теперь обращался с твердой бронзой с такой же легкостью, как скульптор с мягкой глиной.

Грузовик подбрасывало на кочках, и это мешало ему лепить. Сделав заготовку для медальона, он отложил ее в сторону, чтобы немного передохнуть. Оглянувшись, он заметил, что через окошко кабины водителя за его работой с изумлением и ужасом наблюдает Джуб. Пожилой рудокоп сплевывал и крестился, словно пытаясь отогнать нечистую силу. Конечно, при других обстоятельствах Эмос ни за что не стал бы заниматься трансформагией при посторонних, но сейчас времени было в обрез: они уже пересекли границу, за которой находились владения кровожадных рэнсников.

Близился вечер, тени от грузовиков становились все длиннее и чернее, а солнце медленно опускалось за холмы. Эмос окликнул водителя, чтобы тот ненадолго притормозил у обочины. Пока водитель пешком отправился вперед, чтобы разведать дорогу, он мог спокойно доделать медальон.

Дети с восторгом наблюдали, как ловко дядя лепит из бронзы звенья цепочки — в форме небольших змей, — и, сгибая так, словно змейки кусают себя за хвост, сцепляет одну с другой. Что касается осколка кварца, то из него получился широкий прямоугольный медальон, на котором были вытиснены какие-то загадочные символы.

Неплохо зная собственного дядю, дети догадались, что символы были не простым украшением, а представляли собой особого рода знаки-буквы.

— Что там написано, дядя Эмос? — поинтересовалась Тайя.

— Это язык рэнсников. Здесь написано «Луддич».