Илья Подольский - Огненная печать

Мама совершила почти что непростительную ошибку. Она завела на семь часов только один будильник, забыв, конечно, о том, что я просыпаюсь только тогда, когда звенят оба будильника. Двое часов: одни для левого уха, другие для правого, – мне просто необходимы, иначе мой сонный ум игнорирует утреннее позвякивание. Теперь, из-за маминой невнимательности, я опоздала на первый урок, на классное сочинение!

– Девочка моя, – зевая, говорила мама, когда я как безумная скакала по квартире в поисках расчески, – ты все преувеличиваешь. Может быть, тебе еще два будильника приобрести?

Наконец я с неподдельным удивлением обнаружила расческу у себя в кармане. Целых три минуты я потратила, чтобы ее найти. Сделав некоторые выводы по этому поводу, я решила совсем не идти на первый урок. Но покой нам только снится! И я смирилась с мыслью, что мне из-за пропущенного сочинения придется остаться после уроков.

Школа, это навязчивое зрению здание, была недалеко от дома – два небольших квартала. Улицы, ставшие частью моего существования, особо меня не напрягали. Во всяком случае, всегда было за чем понаблюдать. Взрослые и старые деревья возвышались над домами какой-то зеленой, а если зимой, то узорчатой тайной. На геометрических клумбах в исключительном порядке пестрели цветы. И я никогда не пойму тех, кто равнодушен к растениям…

Извинившись за опоздание, я в ответ услышала то, что и предполагала.

– Несмотря на твое небрежное отношение к учебе, Ева Журавлева, – раздельно проговорила учительница литературы, – ты можешь работать самостоятельно. Но! Это не снимает с тебя ответственности. Седьмым уроком ты будешь здесь.

Я даже не пыталась возражать, потому что возражать Светлане Павловне бесполезно. Седьмым – так седьмым.

– О, Ева! Ты вернулась в рай? – мило съязвил Макс, когда я вошла в класс. Все готовились к математике, поэтому в воздухе витали озадачивающие вопросы и всякие звуковые оболочки чисел.

– Прикрой свою наготу, Адам, – сразила я его, и самые стеснительные девчонки мелко захихикали. Макс почему-то посмотрел на свои пыльные ботинки и умолк. Кажется, у всех сложилось такое впечатление, что я не в духе. Но лучше бы никто не обращал на меня внимания.

Математика протрещала как пулеметная очередь из двоек. Я просидела в окопах, и Раиса Алиевна только в конце урока остро на меня взглянула, как на врага народа. Нужно было прожить еще четыре урока, а потом предаться сочинению бессмертной школьной эпопеи.

На большой перемене ко мне, будто непоседливые воробьихи, слетелись девчонки. Это было традицией. Я, как обычно, вынула из кармашка сумки гадательную колоду карт. Неожиданно, раскладывая карты, я вспомнила о предмете, который вчера привел меня в восторг. Браслет! Но на моей руке его не было. Целое стадо холодных мурашек в один миг пробежалось по моему сердцу: неужели я потеряла эту драгоценность?!

– О чем задумалась? – спросили меня вдруг.

«О падающих звездах», – ответила я строчкой из любимого стихотворения и тут же собрала карты.

– Ну Ева, ну погадай, – заныла Инга.

– Она себе цену набивает, – снова язвительно заметил Макс.

– У меня сегодня слабое биополе, – придумала я себе оправдание. Так обычно любит говорить Софья Харитоновна.

– Может быть, для защиты поля подогнать танк? – пошутил Юрка Гислер, все это время за нами наблюдавший.

Я улыбнулась ему. Иногда этому парню удавалось остроумно пошутить. В нем была какая-то интересная смесь неуклюжести и уважительности.

– Да, – сказала я, – бронетранспортер здесь не помешает.

Видимо, мои слова ему понравились, потому что он, довольный собой, посмеялся, а потом попросил сесть рядом.

– Красильникова сегодня нет, – так объяснил он свое намерение.

Похоже, что Антон Красильников снова воспользовался отъездом отца, решив весь день провести за компьютером. Странно, но у этого парня напрочь отсутствует чувство времени. Он, конечно, частично живет здесь: ходит иногда в школу, первым бросает волейбольный мяч, перегоняет Гислера, справляется с квадратными уравнениями, словом, – супербой. Но сдается мне, что все остальные стороны его жизни погрязли во всякой виртуальной чепухе. Ведь если это не так, то Антон наверняка вспомнил бы о классном сочинении. Стоп! Кажется, я тороплюсь делать выводы. Впрочем, это отдельный повод для размышлений…

Что делать, когда сама себе надоедаешь? Наверное, причина в чем-то другом. Может, в предчувствии? Я не прощу себе потерю древнего браслета.

– На какую тему вы утром сочиняли? – поинтересовалась я у Юры, чтобы хоть как-то отвлечься от своих грустных мыслей.

– Про Евгения Онегина, – слегка подумав, ответил Юра.

– А кто это? – хотела я подшутить. Юра напрягся и попытался мне разъяснить:

– Онегин – это тот, кто не знал, чем себя занять.

Я удивилась: Юрик, как сказала бы Светлана Павловна, очень своеобразно сформулировал свою мысль. Это радовало. Кажется, с ним без труда можно было поделиться некоторыми своими умозаключениями. Но хочу заметить, раньше с этим парнем было труднее общаться. Надо заглянуть в его гороскоп. Может быть, звезды в этот период оказывали на него благоприятное влияние, а может, и Красильников. Они оба теперь, как рожденные в одной рубашке.

После уроков мы договорились встретиться в парке. Юрик высказал надежду, что у него получится вызвать Антона в эту реальность. Я деловито сказала: «Отлично» – и отправилась на седьмой урок, специально уготовленный для опоздавших.

Мысли о браслете заставляли меня сомневаться в собственном уме. Во-первых, здравый смысл младенчески пищал мне в ухо, что, вероятно, я преувеличиваю значение этой вещи. Но, с другой стороны, как можно преувеличивать, если украшение, в самом деле, древнее. Во-вторых, если я перестану верить в его древность, то мне придется согласиться, что та записка профессора – сплошная выдумка. Я так глубоко и шумно вздохнула, что Светлана Павловна с подозрением на меня взглянула, сдвинув тонкие очки на кончик своего острого носа.

– Ева, у тебя какие-то трудности? – участливо спросила она. Я к тому времени наваяла свое бессмертное сочинение, и Онегин в моем воображении возвышался большой литературной тенью, мрачной и совсем неизвестной.

– Уже нет, – ответила я и положила кучеряво исписанный листок на священный краешек учительского стола.

– Разве ты не подождешь, чтобы узнать результат? – будто искушала Светлана Петровна.

– На большее я не надеюсь, а меньшего мне не надо, – заключила я неожиданно для себя.

– Что ж, вижу, – лукаво улыбнулась учительница, – у тебя, и вправду, нет никаких трудностей.

Почувствовав себя идиоткой, я в ответ вытянула свою улыбку и попрощалась. Почему-то после общения со взрослыми во мне всегда остается какой-то холодок…