Арина Свобода - Шиворот-навыворот. Глеб и Ванька

Сколько он так шел-плыл, Глеб не помнил. Время исчезло, солнце висело на одном месте, от горизонта до горизонта стелился бесконечный травяной океан. Постепенно идти становилось все труднее. Капли пота стекали по вискам, по спине, оставляли привкус соли на губах. Тонкие высокие стебли расступались все неохотнее. Силы иссякли. Глеб остановился и медленно опустился на колени. Потом лег на спину и раскинул руки, глядя вверх. Страха не было. Только покой, приятная усталость и полное умиротворение.

Вдруг он почувствовал, что земля плавно качается. Сначала легонько, потом сильнее и сильнее. Он закрыл глаза и представил, что летит на ковре-самолете… Далеко-далеко, в другом мире, звучали голоса — испуганный, чуть не плачущий мамин и незнакомый мужской.

— Да что же это… сорок и два! Никогда такого не было! Что же делать, доктор? Может, в больницу?

— Не волнуйтесь, мамочка. Обычный грипп. Сейчас укольчик сделаем — полегчает. Температурку меряйте каждый час, за дыханием следите. Будет хуже — судороги, повышение температуры, еще что-то: звоните — приедем. Сейчас в больницу нет смысла ехать — не вижу ничего опасного для жизни. Да, корвалол дайте — сердце поддержать…

Голоса отдалялись, затихали. Солнце наконец-то спряталось за небольшим пышным облаком, и Глеб оказался в прохладной тени. Слушая стук собственного сердца, он стал подниматься все выше и выше…

Первое, что почувствовал Глеб, проснувшись — адская жара. Стоило открыть глаза, как они тут же непроизвольно зажмурились от ослепительного света. В наступившей темноте долго плавало размытое очертание огненного круга. По вискам щекотно сползали слезы. Глеб попробовал поднять руку, чтобы прикрыть лицо и не смог. Попытался перевернуться… и обнаружил, что не может пошевелиться. Тогда он осторожно приподнял веки и сквозь дрожащую щеточку ресниц увидел солнце. Опять потекли слезы, и глаза пришлось закрыть.

После нескольких тщетных попыток удалось повернуть голову. Щеку обожгло, будто он лежал на включенной конфорке. Терпеливо переждав боль, Глеб снова попытался осмотреться. Перед ним оказался песок. Почти белый, мелкий, занимающий все поле зрения. Именно этот раскаленный солнцем песок и обжег щеку.

Глеб прикрыл веки и повернул голову в другую сторону, где обнаружил ту же картину. «Солнце, песок… Пляж?» — мысли в голове походили на пузыри, плавающие в вязкой жидкости. Они медленно, словно нехотя, поднимались вверх и лопались, исчезая без следа. Глеб скосил глаза и разглядел свою руку, неподвижно лежащую на песке. «Точно — пляж» — бесшумно лопнул еще один мысленный пузырь.

Где-то совсем рядом было море. Слышно было шуршание набегающих на песок волн, и чувствовался соленый морской запах. Отчаянно захотелось окунуться в прохладную ласковую воду. Глеб затрепыхался, задергался, как рыба на берегу… Бесполезно. Кажется, невыносимая жара растопила все кости и мышцы, превратила тело в нечто аморфное, напоминающее забытый на батарее кусок пластилина.

Мысли путались, перед закрытыми глазами плавали разноцветные пылающие кольца. Он в последний раз попытался сдвинуться с места и с облегчением понял, что теряет сознание. Темная засасывающая пустота была благом — там не было солнца…

Открыв глаза в следующий раз, Глеб с ужасом понял, что все еще находится на том же пляже. Распластанный как медуза на песке. Неподвижный и беспомощный. Все повторилось — попытки сдвинуться с места, слезящиеся глаза, ожоги от песка и солнца… и блаженная прохладная темнота.

И снова, и снова, и снова… Сколько раз проворачивалось пыточное колесо кошмара, Глеб не знал. В какой-то момент он решил, что умер, и адский пляж — это его собственный, персональный загробный мир. И все бесконечное посмертное существование он проведет, мучаясь от нестерпимой жары и собственного бессилия.

Выплывая из очередного беспамятного провала, он успел подумать: «Нет, не хочу…», как вдруг понял — что-то изменилось. Жары не было! Давно растрескавшиеся губы, распухший язык, пересохшее горло ласкал вкусный прохладный воздух! Все еще не рискуя открыть глаза, он осторожно поднял руку — удалось! — и прикрыл ею лицо. И только тогда решился посмотреть вокруг. Зеленые обои с разноцветными геометрическими фигурами, стол, компьютер, Ванькина кровать. Черное кресло на колесиках, в котором, уронив голову на грудь, спит мама. Кошмар закончился! Глеб лежал на кровати в своей комнате!

— Ваня! — позвала мама слабым голосом из комнаты мальчиков. Родители настояли, чтобы на время болезни старшего брата он спал на диване. Ванька сунул голову в проем.

— Что?

Мама обнимала очнувшегося Глеба. Целовала в макушку, щеки, нос, глаза.

— Наконец-то! Родной мой, мальчик мой. Ваня, Глебушка очнулся. Ваня, поставь чайник.

Ванька вдруг испытал острый приступ ревности. Задышал часто-часто, пытаясь удержать рвущиеся наружу слезы. Как бы ему хотелось быть сейчас на месте брата. Мама, сама больная — черные круги вокруг глаз, красные пятна на белых щеках, запекшиеся губы — трое суток просидела у постели Глеба, которыйтвалялся без сознания с температурой за сорок.

— Мам… Ты чего? Ну, не плачь, — сказал Глеб. — А ты чего-то такая…

— Так я тоже заболела, — сквозь слезы улыбнулась мама. — От тебя, наверное, заразилась. И Ника. И папа. Один только Ванька вон у нас здоровяк, если бы не он уж и не знаю, как бы мы справились.

— Что с ними?!

— То же самое — голова болит, температура… Правда, не такая ужасная, как у тебя. Похоже, эпидемия началась. Доктор со скорой сказал, чуть ли не весь город болеет. Да это неважно. Главное, что тебе лучше. Кушать хочешь, сынок?

— Нет. Только пить.

Он сделал попытку встать с кровати.

— Куда?! — вцепилась в него мама. — Ваня, что стоишь, дуй на кухню, принеси брату апельсинового сока, только горячей водой разведи.

— Да знаю я!

Мама снова повернулась к старшему, уже позабыв о нем:

— Как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь? Голова? Горло?

Ванька поплелся на кухню. Последние три дня, когда вся семья слегла, он только и делал, что бегал по магазинам, выполняя мамины поручения, заваривал чай, варил куриный суп. И мама не разу его не обняла и не поцеловала. Только приказы отдавала — сделай то, сделай это, выпей витамины, надень шапку… Жизнь — отстой!

Электрический чайник зашумел.

Вряд ли мама так же за него переживала бы. Любимый сын у нее есть, дочка вон тоже. А он лишний. Кругом. Совсем никому не нужен — ни родителям, ни даже Кити Злюке. Ну, почему он такой невезучий? Даже грипп его не берет! Лучше бы это он заболел и умер. Хотя все равно никто бы не заметил.

Глебова любимая синяя чашка с дельфинами, описав дугу, разбилась об стенку. Мама заглянула на кухню.