Владислав Крапивин - Струна и люстра

И еще пример.

В те же дни, что пишу эти заметки, я (для разрядки и отдыха — ибо сказано, что лучший отдых состоит в смене занятий) готовлю рисунки к своей повести «Нарисованные герои». Рисунки (в подтверждение названия) должны быть сделаны в виде черновых набросков на тетрадных листах, небрежно брошенных на старые газеты. Один из набросков изображает десятилетнего Витальку — мальчишку боязливого, но доведенного до отчаяния вредными девчонками и ворвавшегося с поднятыми кулаками в их компанию. Хотелось, чтобы газета-подкладка хоть немного соответствовала теме, и я полез в папку со старыми «Известиями» и «Комсомолками». И вот удача — наткнулся на страницу «Комсомольской правды» (за 11 марта 1998 года), где напечатан заголовок «И вновь продолжается бой!» Ну, точно для Витальки с его проснувшейся лихостью! Порадовавшись, я перевернул газету и у видел статью, которую (как вспомнилось) прочитал еще восемь лет назад, а потом, плюнув от отвращения, засунул в папку с газетным старьем.

Статья журналиста Сергея Рыкова называется «И девочки кровавые в глазах…» Посвящена она болезненному явлению — педофилии. «Эрудированность», «глубину» и логичность» этого исследования можно оставить на совести автора (тем более — дело давнее). Но удержаться от цитирования одного абзаца все же не могу.

«В педофилии подозревался (а некоторыми специалистами подозревается и до сих пор) «великий педагог» Макаренко. Даже простой текстуальный анализ его произведений позволяет с высокой вероятностью заподозрить, что в колониях и «шкидовках», где начальствовал педагог и писатель, педофилия была одним из главных движителей «социалистических методов перевоспитания».

Читаешь и думаешь:

«Даже простой текстуальный анализ…» — А где хоть слабенькая иллюстрация такого анализа?

«…в колониях и «шкидовках»… — Что кроется под презрительным термином «шкидовка»? Школа имени Достоевского, описанная в известной «Республике Шкид» Л. Пантелева и Г. Белых? Но Макаренко никогда не руководил этой школой, и у его колоний и ШКИДа были весьма разные методики.

«…педофилия была одним из главных движителей «социалистического метода перевоспитания». — Это значит, порочную и преступную страсть (в которой автор обвинил педагога) можно сделать движущей силой многолетнего позитивного процесса в большущей организации в течение многих лет (а в позитивности результатов этого процесса сомневаться не приходится, живое доказательство тому — сотни спасенных от физической и моральной гибели подростков и юношей — выпускников макаренковских коммун)?

А дальше — еще интереснее. Новую подглавку своего исследования С. Рыков называет: «От Макаренко до Чикатило — один шаг?» Знак вопроса демонстрирует некоторое смягчение категоричности данного суждения. Но дальнейшее повествование о злодеяниях маньяков-убийц, очевидно, должно служить подтверждению мысли, что деятели, подобные Антону Семеновичу, вполне смогут скатиться к связанным с детьми чудовищным кровавым преступлениям.

Вот так, одним взмахом пера, на уровне грязной сплетни, можно зачеркнуть многолетний самоотверженный труд человека, педагога, чьи труды изучают и чтят во многих странах. И сочинить пасквиль, чтобы найти поддержку в среде любящих жареные факты читателей.

«Все они такие!.. — вопят «всезнающие» обыватели.

«Почему эти вот не были женаты?!»

«Почему они столько сил тратили на чужих детей, а своих не завели?!» (А если завели то, «все равно чужие им дороже»!)

«Почему в их повестях только и речь о ребятне и ничего нет о сексе с женщинами!»

«Почему в их книгах столько раз упоминаются ребячьи исцарапанные коленки?!»

Ох уж эти коленки! По мнению «здравомыслящего человека», их частое упоминание несомненно говорит о скрытом стремлении автора видеть в ребенке субъект сексуального интереса. И нет того понятия, что побитые коленки пацанят — это всего-навсего одна из характернейших черт детства, от которой никуда не уйдешь, если пишешь о мальчишках и девчонках. Забывшим детство дядям и тетям уже неведомо, что этими частями организма (которые совсем близко от земли) ребятишки воспринимают окружающий мир почти так же ощутимо, как зрением и слухом. Шелестящее касание травы, тепло солнца, прохладу речного песка, удары дождевых капель, шероховатость коры на дереве, по которому забираешься с замиранием души… А поцарапанные и побитые они потому, что ими же юный житель Земли в первую очередь испытывает жесткость и неласковость окружающего мира: твердость попавшегося на дороге кирпича, занозистость заборов, ржавость железных крыш, крепкий удар сухой грязи на дороге, когда летишь на нее с велосипеда… Читал даже где-то стихи под названием «Счастье содранных коленок»; а еще — медицинскую статью, что в коже на ребячьих коленях есть особые рецепторы, позволяющие особенно чутко воспринимать среду, в которой дети обитают… Но ни лирика, ни медицина — не аргумент для обывателя. У них один аргумент: «А-а, знаем мы вашего брата!..»

А ни фига они не знают. Знают только себя — те, кто сами готовы пускать слюни при виде симпатичных пацанов и девочек, и приписывают свои скрываемые склонности, другим (очевидно, интуитивно, стараясь отвести подозрения от себя). Но позвольте, господа, если у вас при упоминании о выпирающих ребячьих ключицах, симпатичной мальчишечьей физиономии или тех же коленках, возникает нервное подрагивание или затвердение в паху, при чем здесь дети, при чем литераторы, которые о них пишут, и художники, которые их рисуют, и режиссеры, которые снимают фильмы про героев в коротких штанишках? Обратитесь к сексопатологу и не валите с больной головы на здоровую…

И не пребывайте в уверенности, что, когда взрослый инструктор смотрит на коленки своего подопечного, он мечтает о том, как бы затащить их обладателя к себе в постель. У него иная забота — вовремя смазать на этих коленках йодом или зеленкой (а то и забинтовать) ссадины и царапины, чтобы, не дай Бог, не случилось бы какого-нибудь заражения.

Поскольку здесь промелькнули фразы о беспокойстве из-за ребячьих ссадин, мне показалось, что есть смысл именно в этом месте вставить только что написанную главу о страхе вообще.

Рукопись этой книжки была уже закончена, когда я понял: необходима еще одна глава. Та самая, которую вы читаете сейчас.

Я лежал на диване и смотрел в пасмурное окно. За окном дождь и восемь градусов «тепла». Начало июля! Ур-ральская погодка, будь она неладна. Ветки кленов сердито мотались на ветру. И я вдруг ощутил тревогу — давнюю, привычную. Ведь, чего доброго, нынешние экипажи каравелловских яхт понесет нелегкая на воду. У них же гонки, график…