Джеймс Паттерсон - Возрождение

Вдруг откуда-то сверху доносится бешеный рев: Ари и Клык сцепились мертвой хваткой. Ари — он фунтов на сто тяжелее — всей тушей навалился на Клыка, того и гляди раздавит его всмятку.

Распахиваю крылья взлететь на подмогу, но тут мне в ногу впивается коготь. Не успела я вскрикнуть, как десяток лап хватают меня за щиколотку и тянут вниз. Ноги мои шваркнули о землю, и с дикими воплями я начинаю с бешеной скоростью рубить, молотить руками и ногами направо и налево. А как иначе? Эта битва не на жизнь, а на смерть. И ставка в ней — жизнь Клыка.

Краем уха слышу новый боевой клич. Это Дилан бросился на Ари, оттаскивая его от Клыка. Сердце у меня щемит от благодарности.

Дилан взмывает в черное небо. За ним с разъяренным рыком, со сверкающими ненавистью глазами несется Ари.

В горле у меня встает ком. Я знаю, одному из них в этой схватке суждена смерть. Кому?

Я бессознательно дернулась лететь вслед за Диланом, но на плечо мне ложится тяжелая рука. Разворачиваюсь, готовая к атаке.

Джеб быстро поднимает вверх руки.

— Не смей до меня дотрагиваться! — зашипела я.

Лицо у него поникло, а у меня в голове пронеслась тысяча воспоминаний: мы еще совсем маленькие, и Джеб заботливо склоняется над нами. Джеб покидает нас, не сказав ни слова. Лицо Джеба в холодном свете лабораторных ламп в Школе. Джеб похищает Ангела. Джеб предает нас.

Джеб хочет убить Клыка.

Макс, сердце твое должно быть бесчувственнее камня, — звенит у меня в голове Голос.

Поднимаю кулаки и прищуриваюсь.

— Макс, пожалуйста. Прошу тебя, пойми. — Боже! До чего же хорошо знаком мне голос Джеба. — Клык должен умереть. Если ставка сделана на спасение человечества, жизнь одного — невелика цена, моя девочка.

Какая я ему «моя девочка»!..

— Не смей меня так называть, мерзавец! — взвизгнула я и шарахнула ему, человеку, вырастившему меня, прямо в грудь с такой силой, что слышно, как хрустнули у него ребра.

— О-о-о! — вырывается у него стон боли и удивления. Он качнулся назад, лицо у него побелело, и он замертво рухнул со ступеней веранды, с глухим стуком долбанув головой о землю.

Мне чуть не стало стыдно. Я чуть не бросилась ему на помощь. Чуть. Но тут я напоминаю себе, что он явился сюда, чтобы убить Клыка.

Я отвернулась от него и, не оглянувшись, ринулась в самую гущу боя.

От сотни ирейзеров осталось всего сорок. Плюс Ари. Остальных мы здорово отметелили. Но все мы шестеро при последнем издыхании. Все дошли до предела. Все окровавлены, у каждого по фонарю под глазом, носы сломаны, губы разбиты. Руки у меня болят, то ли от того, что меня били, то ли от того, что била я. Поганый ирейзер так разодрал мне ногу когтями, что она горит, как в огне, и ступить на нее невозможно. Короче, долго мы не продержимся.

Игги кружит в воздухе. Вокруг него четверо клыкастых. Похоже, у него сломана нога, потому что он только руками от врага отмахивается. Была бы нога в целости и сохранности, он бы непременно и ногами вовсю орудовал. Но он героически оттягивает на себя ту четверку в надежде, что как-нибудь справится.

Газзи изо всех сил старается увести ирейзеров подальше от дома. С полдюжины ирейзеров прижали его к дереву на опушке леса. Хуже всего, что у него что-то с крылом — оно волочится по земле, и в воздух ему не подняться.

Надж орет как резаная и в азарте звезданула пяткой волчине в самую переносицу. Но сзади к ней подкрадываются еще двое.

Ума не приложу, кому помогать первому. К тому же за мной и самой добрый десяток ирейзеров гонится. Выбрасываю кулак в очередную поганую морду и вижу, что за спиной у меня оборону держит Ангел.

Отлично, молодец, крошка.

Боюсь, я вот-вот кого-то из них потеряю. Или даже всю стаю.

Оглушенная криками и захлебывающимся хрипом, поднимаю голову. Надо мной Дилан и Ари. Как и все мы, оба они в крови, оба почернели от синяков. Кто побеждает, сказать невозможно.

Дилан молниеносно наносит Ари пять ударов в живот. Тот задыхается, складывается пополам и харкает кровью. Вдруг, как пружина, Ари моментально выпрямляется и выбрасывает вперед когтистую лапу. Я содрогнулась. Бок у Дилана разодран в клочья, кровь фонтаном поливает вытоптанную вокруг дома землю.

Ари однажды так же исполосовал Клыка. Тот после этого чуть не умер.

Затаив дыхание, смотрю, как Дилан круто развернулся и бросился к дереву, сломал толстенный сук, точно это тонкая ветка, и, высоко подняв его в руке, снова ринулся в бой. Раскрутил смертоносный сук над головой и… что-то садануло меня по голове. Я охнула, покачнулась и осела на траву. По щеке потекла кровь.

Видать, зазевалась я, наблюдая воздушную битву.

Резко вскочила на ноги и едва не упала снова. Голова кружится, в глазах темно. Наскоро стерев кровь со лба, я, как мельница, размахиваю руками. Кулаки сжаты — куда и кому попадет. От ударов ноет плечо. Чуть оторвавшись от земли, выбрасываю ноги взад и вперед: кому не досталось кулаком — получит пяткой или коленом. И снова кулаком, и еще ногой. Будут знать, что Макс никакой силой не сломить. Очнулась я только от резкого звука — кто-то вдалеке кричит от боли. Или это призыв о помощи? Стая? Я им нужна!

Ударом ребром ладони вышибаю из строя уже двадцатого ирейзера и тут же подбадриваю стаю:

— Надж, не сдавайся! Клык! Помоги Газзи и Игги!

Я и сама ни за что не сдамся, и им погибнуть не дам. Взмыв в воздух, сверху орлицей бросаюсь на нового ирейзера. Уложив его наповал, кинулась на крыльцо, где еще трое головорезов пытаются вломиться в дом.

Справа от себя слышу вой, от которого кровь стынет в жилах. Дилан снова размахнулся своей дубиной. Глухой удар. Кровь брызнула во все стороны. Ари заорал в озлоблении. В голосе его слышна готовность растерзать заживо. Он кинулся на Дилана. Промашка. Дорого она ему будет стоить.

Сердце у меня вот-вот выпрыгнет из груди. Дилан еще раз взмахивает веткой. На его изуродованном лице застыла холодная, жестокая маска. Сук опускается на голову Ари. Крылья его складываются, он летит вниз и брякается о землю, ломая кости.

Застыв в оцепенении, гляжу на тело Ари. Оно лежит на земле в такой нелепой, неуклюжей позе, в какой живое существо лежать не может.

А Дилан, целый и невредимый, плавно опускается в паре футов от меня прямо на крыльцо дома. Правда, глаза у него мутные, как пьяные, а рубашка так залита кровью, что невозможно сказать, какого она была цвета. Лицо его, черное и изувеченное, не узнать — я признала его только по копне золотых волос. Он изможден. Я бы даже сказала, постарел.

— Макс, — начал он, закашлялся и упал у моих ног.

— Он мертв! — крикнул кто-то, в ужасе от всего происшедшего.

Но тут случилось нечто невозможное и необъяснимое.

Еще остававшиеся в живых ирейзеры, а их вокруг вовсе не мало, все вдруг обмякли, скукожились и один за другим повалились на землю.