Екатерина Неволина - Дороги колдовства (сборник)

— И вовсе я не болезненная! — не выдержала я. — Нормальное у меня здоровье.

— Вот и молодец, — обрадованно закивала головой Нинель Ивановна. — А что худая — это ничего, откормим. Ты сейчас, главное, больше на воздухе будь. Отдыхай, загорай, купайся, кушай хорошо. Вот я тебе пирожков напекла. Не думай, свежие, не вчерашние. Горячие еще. Кушай, деточка, на здоровьечко.

И она принялась наполнять тарелку пирожками.

Честно говоря, я впечатлилась. Даже мама не бегала вокруг меня подобным образом. Выходит, не зря говорят, что люди, живущие вдали от крупных городов, добрее, чем жители столиц.

— Спасибо, — сказала я, принимая из ее рук кувшин и тарелку с пирожками. — А… скажите… я видела мальчика… Загорелый такой, светловолосый, моего возраста…

— Так это наверняка Сашенька! — улыбнулась Нинель Ивановна. — Сиротинушка он у нас. Одна бабушка осталась, зато души в нем не чает!

Так, значит, сиротинушка?.. Ну понятно, выходит, хорошим манерам обучить его некому. Ну ничего, только попадись мне — дам урок-другой.

— А. Ну я пошла, — сообщила я хозяйке и с облегчением покинула ее дом.

Вроде она и хорошая, вот только какая-то излишне прилипчивая, приторная, как засахарившееся варенье. И смотрит так умильно, как будто я пухлощекий пятилетний ангелок — еще чего не хватало!

Ближе к вечеру, когда старые механические часы с кукушкой, живущие в нашем временном доме, прокуковали пять раз, мы всей семьей собрались на пляж. Мы уже вышли за калитку и двинулись по дороге к морю, когда я вспомнила, что оставила дома книжку. Если кто не понял, это настоящая проблема: мама любила проводить на пляже много времени, стремясь загореть так, чтобы каждому с первого взгляда стало понятно: она побывала на юге, а не на какой-нибудь подмосковной даче!

В общем, пришлось попросить у мамы ключ и вернуться. Я открыла дверь, взяла книгу и на минуту остановилась, чтобы раскрыть ее и взглянуть на вложенную между страниц открытку.

«I love you, baby!» — подмигнуло мне веселое сердечко. Даже не сомневаюсь, все у меня будет в порядке. Вот вернусь с юга — загорелая, повзрослевшая — и столкнусь где-нибудь с Вадимом. Совершенно случайно. Скажем, по пути в магазин. Я буду идти — вся в белом, такая легкая и необыкновенная, а он навстречу — с тяжелыми сумками. Увидит меня — и так и замрет! Наверное, даже сумки выронит. Оттуда выкатятся ярко-оранжевые апельсины и разбегутся, как мячики, по дороге, но он этого даже не заметит, потому что будет смотреть только на меня. А я улыбнусь — и пройду мимо…

По правде говоря, мне ни разу не доводилось видеть Вадима с сумками, но уж больно красивая картинка получалась… Я так и представила хмурое московское небо, Вадима, глядящего на меня растерянно и потрясенно, рассыпавшиеся апельсины…

Воображая все это, я стояла посреди комнаты и улыбалась как последняя дура. Случайно заметив отражение своего лица в висевшем на стене зеркале, даже расстроилась: нашлась мечтательница! Нос длинный, вон, уже и облупился — какой там красивый загар, а волосы торчат, будто жесткая солома… красавица!..

Я решительно захлопнула книжку и пошла к двери: мама с папой наверняка меня уже потеряли.

Выйдя из домика, я повернулась, чтобы закрыть дверь, и остолбенела.

Сердце подскочило и тут же ухнуло в пятки, а горло перехватило спазмом, точно тугой петлей: к двери большим ножом была прибита мертвая летучая мышь с растопыренными крыльями и листок клетчатой бумаги, на котором оказалось написано всего одно слово:

«УБИРАЙТЕСЬ!»

Буквы были неровными, с подозрительными подтеками…

«Мамочки! Это же кровь!» — сообразила я.

И тут меня прорвало.

С громким «А-а-а-ааа!» я сломя голову бросилась куда-то. Я мчалась, пока кто-то не схватил меня за плечи. Закричав еще громче, я попыталась вырваться, но меня крепко держали чьи-то сильные руки.

Не помня себя от страха, я подняла голову и встретилась с недоуменным взглядом… папы.

— Ира, что с тобой? — спросил он, видимо, искренне напуганный моим странным поведением.

— Там… там… — я замолчала.

— Ну и что там? — спросила мама усталым голосом.

По ее лицу было заметно, что ей ужасно стыдно за меня.

Я огляделась и заметила хозяйку, у которой мы снимали гостевой домик, и еще одну женщину. Они стояли и, даже не пытаясь скрыть любопытство, глазели на нас.

— Там к двери была пришпилена летучая мышь! — выдохнула я.

— Мышь? Что за ерунда? Зачем бы это? — удивился папа.

— Он специально пугает меня. А вдруг он маньяк? Ну чокнутый? — предположила я.

— Кто «он»?! — потеряла терпение мама. — Объясни все по порядку!

Запинаясь и то и дело неуверенно глядя то на маму, то на папу, я снова рассказала и о надписи на морском берегу, и о змеях, добавив на этот раз пару слов о стреле с запиской и приколотой к двери летучей мыши. Постепенно брови мамы поднимались все выше и выше, и наконец, когда они совсем взмыли вверх, исчезнув под челкой, я выдохнула: «Всё!»

— И что, все это, по-твоему, проделал тот белобрысый мальчик, о котором ты говорила в прошлый раз? — уточнила мама.

— Именно он! — без тени сомнений отрапортовала я.

Мама нахмурилась.

— Пойдем! — сказала она сурово. — Сейчас я сама во всем разберусь!

Мы подошли к дому. Дверь, как и прежде, распахнута, но… на ней ничего не было.

— Ну? — спросила мама, требовательно глядя на меня.

— Она была здесь! Честное слово! — я беспомощно перевела взгляд на папу.

— А теперь нет, — развел руками он, подтверждая мамину правоту. — Но ты можешь показать нам хотя бы стрелу. Если ты ее, конечно, не потеряла.

— Сейчас! — обрадовалась я и, кинувшись в комнату, принялась рыться в своих вещах. Она была где-то здесь. Она должна находиться здесь. Но ее не было!

— Ну? — повторила мама, и в голосе ее зазвучал арктический холод, от которого моя спина, несмотря на жаркий летний день, вновь покрылась мурашками.

Я молчала, и они с папой многозначительно переглянулись.

— Понимаешь, Иришка, — нерешительно начал папа, — ты слишком даешь волю воображению. Нет, воображение — дело хорошее… Когда оно применяется должным образом. Скажем, изобретатели…

— Это все твои глупые книжки! — перебила его мама. — Читала бы лучше то, что по школьной программе задано. А еще налегла бы на алгебру. Кто-то обещал мне заниматься летом, чтобы на следующий год исправить тройку. Все, с этого дня будешь решать по пять заданий ежедневно. Слышишь меня, ежедневно!

Я прекрасно ее слышала, поэтому опустила голову.

— Что-нибудь случилось? — спросила хозяйка.

Подошла она совершенно бесшумно и теперь стояла за нашими спинами — эдакое упитанное привидение.

— А? — вздрогнула мама, но тут же взяла себя в руки. — Нет, ничего, спасибо.