Дорофея Ларичева - Искры и химеры

Доре было неприятно вновь переживать трагедию. Но ради дела…

– К началу птичьих полетов, – скомандовал Роберт, беря ее за руки. – В прошлом все управляется силой нашей мысли. Дай руку, покружимся на месте.

Дора послушно сделала два шага и, споткнувшись об оброненный зонтик, чуть не завалилась на ученого.

– Хорошо, давай по отдельности. – Ноэль выпустил ее ладони.

Девушка послушно вспомнила нужный миг представления, прикрыла глаза… А когда открыла, оказалась на берегу моря. Одна. Чайка на камне задумчиво чистила перья…

Соловьев работал за ноутбуком, спрятавшись под полосатым сине-оранжевым солнечным зонтом. Солнце почти сползло с небосклона, дотянулось до кружащих над аэродромом легких самолетиков, но Броня не планировал выбираться из своего уютного укрытия.

Ника обучала Машу чувствовать, тихонько указывала девушке на очередную жертву из научной братии и просила прочитать его эмоции. Семен Левашов, местный зеркальный двойник Павла, присел на складной табурет и вырезал из деревяшки щенка.

Они все даже не сразу поняли, что запищал тревожный датчик, ведь совсем рядом по глади озера наперегонки носились катера, гремя моторами и оставляя за собой длинные пенные следы.

– Медицинская тревога! – очнулся Броня. – Павлу плохо. Пульс сбился, возможен приступ.

Он испуганно повернулся к Нике как единственному гаранту спокойствия. Та встрепенулась, сделала знак замолчать наперебой загалдевшим ученым, склонила голову, прислушалась к своим чувствам.

– Ничего, – призналась она, поправляя растрепанные ветром рыжие кудрявые волосы. – Непроницаемо для меня. Остановить их можешь? – обернулась она к Броне.

Тот отрицательно замотал головой.

Вероника в два шага оказалась возле машины времени, вцепилась в холодные прутья и немедленно отдернула руки.

– Внутри ее пустота, – прошептала она, запоздало признавая бессилие перед чудо-механизмом. – Ни-че-го! Даже аномалия что-то излучает, а тут идеальный вакуум!

Паники еще не было, но где-то на краешке сознания вспыхнули сигнальные огни тревоги, по спине пробежались мурашки. «Не сдаваться. Любая проблема имеет несколько решений», – мысленно напоминала себе Вероника, взглядом пытаясь найти поддержку окружающих. И не находила.

– Гений, понимаешь ли, – пробурчал Броня, ковыряя ботинком песок. – Он не дал никаких разъяснений про экстренную остановку машины. Сказал: единственный стоп-кран – это он, его желание и воля.

– А если он погибает, мой брат? – встревожился Семен Левашов, всматриваясь в переплетение металлических прутьев. – Вы позволите ему умереть?

– Мы бессильны, – развела руками Ника, пытаясь сохранить самообладание. – Сунемся вслепую – навредим всем.

Она приблизилась к металлической каракатице, снова ухватилась руками за прутья. Вот и предел ее могуществу. Проклятый Роберт, как он ее обхитрил, как придумал штуковину, непостижимую для сенса? Как теперь спасти самонадеянного гения? Как всех спасти?

Песок был холодным, вода ледяной. К моменту, когда появился Павел, девушка истоптала половину пляжа, не ведая, что делать. Роберт наверняка попал куда следует, это ее, недотепу, занесло к отправной точке путешествия.

Вместе с Павлом она доехала до концертного зала, пересмотрела представление. Ноэля не было в помине. И тогда ее охватила паника.

По макросети ходили байки про умерших во время погружения в виртуал. Будто их неотключенные профили, рукотворные уголки электронного мира и даже программные коды хранят отпечаток личности человеческого сознания. И бродят по сети призраки без обратного адреса. Байки Дорофею всегда забавляли. Теперь она была готова поверить в это безоговорочно.

Она стояла посреди замершего зала, замурованная в чужую память, в последней картинке, которую запомнил Павел перед миграцией. Если бы она могла заплакать, разревелась бы. Она пожелала оказаться там, где Роберт. И выпала в миг знакомства Левашова с Ноэлем. Не то! Не то!

Не достучаться до чужого сознания, не сбежать обратно. Тут-то ей и вспомнилась мрачная обреченность Роберта идти до конца, отдать все ради решения научной загадки. Получается, она стала жертвой его любознательности?

Следующей остановкой было детство Павла. Он, коротко стриженный, нескладный мальчишка с прыщавой физиономией, перед зеркалом отрабатывал фокусы с кубиками, то и дело заглядывая в книгу – верно ли? Получалось, мягко говоря, не очень. Павел психовал, швырял кубики об стену, обитую потертой, выцветшей тканью. Садился на пол, бессильно заламывая руки, готовый расплакаться, но неизменно поднимался, собирал реквизит и повторял вновь и вновь, улыбался через силу. И решимость на его лице придала Дорофее уверенности.

Странно, именно чужая молчаливая истерика и победа над собой помогли Доре собраться и возвратиться в концертный зал. Великий иллюзионист под присмотром чайно-карих глаз Роберта изображал птицу. Сам ученый стоял за спиной девушки-террористки, положив той руки на плечи, слегка раскачивался из стороны в сторону, устремив взгляд в одну точку.

Дорофея так обрадовалась Ноэлю, что помчалась к нему в зал и только на полпути обратила внимание, что проходит сквозь людей, а руки Роберта лежат чуть ниже границ плеч, как бы внутри…

– Они для Павла просто толпа, источник обожания, энергии, силы, вдохновения, – прочтя по ее лицу все эмоции, решил успокоить помощницу Роберт. – Он не задумывался о них как о людях, не прикасался, чтобы считать реалистичными.

Дора кивнула. Ее не удивило, что ученый не заметил отсутствия напарницы.

– Если не получится сейчас, запоминай момент, вернемся сюда.

Она согласилась легко. Главное поскорее выбраться в реал.

Что-то шло не так. Все пространство вокруг казалось зыбким, словно она заблудилась во сне – чужом, незнакомом, какие снятся в нездоровье, в непогоду и после больших ссор и стрессов, когда страхи, невысказанные слова, демоны гнева и собственного бессилия собираются воедино, плетут рваную паутину предутренней грезы, стучатся в затылок болью при пробуждении.

Вот вспыхнул свет под потолком, полетели девушки-птицы в обнимку с Павлом. Белокурая девушка, на вид года на три старше Доры, достала из сумочки гранату, задумчиво подержала на ладони, засмотрелась на то, как серый с белыми стеклянными вкраплениями корпус наливался желтоватым светом. Сидевший справа импресарио переменился в лице, протянул руку к опасной вещи. Не успел.

Картинка замерла, застыла трехмерной фотографией.

Роберт на миг склонился над зажатой в девичьем кулачке смертью, и Дора увидела, как смягчаются черты лица ученого, тает напряжение. Ей показалось, он сейчас запоет или затанцует. Он понял! Разгадал еще одну загадку. Приблизился к пониманию мироздания на микроскопический шажок.