Дмитрий Емец - Глоток огня

Узнав, что он мужчина, Белдо издал исключительной пронзительности писк, комментирующий, как видно, всю зашкаливающую степень его мужественности.

– А все же Родион – это нечто! – с восхищением произнес Гай. – В Екатеринбурге вторгся в наш важнейший проект и… Не знаю, понял ли про сдвоение закладок. Сегодня едва не уничтожил добрую половину всех фортов, включая и нас с вами!.. И главное – он же уходил из ШНыра!

Белдо пошевелил пальчиками, показывая, что уйти-то он ушел, но как-то не сильно далеко.

– Да, опять Родион! Я же предлагал его немножечко… э-э… устранить, – пискнул он, явно стесняясь этого слова. – Вы же первый были против!

– Уж очень хорош! С тем же рвением, с которым он зачищает ребят Тилля, он мог бы работать и на нас. Хорошие наездники быстро осваивают гиел, а по шныровскому бою он вообще не знает равных. Мог бы обучать для нас берсерков, – с сожалением произнес Гай. – А та девица, что мы к нему послали? Что, никак?

– Женщина разрушает человека медленно, а вы потребовали от нее слишком быстрых результатов. Девочка начала спешить, занервничала, и он соскочил с крючка. А тут еще Тилль со своими неумелыми дуболомами… – раздражительно сказал Дионисий Тигранович.

– Ничего… Теперь он у нас. И в ближайшее время никуда от нас не денется… А теперь вот что… надо кое-что обсудить! – Гай оглянулся на дверь и, оттерев Белдо к окну, что-то быстро и тихо заговорил, видно не отдавая себе отчета, что его стеклянный голос почти не превращается в шепот.

– Даня… двумя новыми… Вы, кстати, в курсе, что одна из пчел…

– Да-да, но тшш-ш! Нам это очень удобно! Хотя, возможно, все произойдет и не сразу! – поспешно ответил Белдо и, отпрянув от Гая, пугливо оглянулся на Рину.

– Я не могу здесь больше, Дионисий! Просто не могу, и все! – внезапно произнес Гай.

Он стоял, глядя не в окно уже, а в стену, на которой шевелились нечеткие тени. В его голосе звучала мука. Старичок торопливо метнулся к Гаю. Его чуткое сердце умело ловить моменты чужой искренности. В эти мгновения Белдо сам как будто раздваивался. Одна половинка его существа сама становилась искренней. Другая же жадно ловила информацию, систематизировала и поспешно раскладывала ее на полочках.

– А? Что? Где? Почему? – спросил он жадно.

– Мне тесно здесь. Я хочу за Вторую гряду! И я прорвусь туда! По трупам пройду, но прорвусь! – скалясь, сказал Гай.

Дионисий Тигранович мелко закивал.

– Да-да-да, – сказал он поспешно.

Гай не слушал его:

– Однажды я видел то, что за Второй грядой. Всего однажды, издали… Очень, очень давно! Поверьте, спутать это ни с чем невозможно. Вы рисовали акварелью, Дионисий? Знаете, что бывает, когда на свежую картину случайно плеснешь воды?

– Как в нырке, когда все растворяется! – тихо отозвался Дионисий Тигранович.

– Да, как в нырке. Но это больше нырка! Воде не важно, что на рисунке: лес, скалы или башня. Она размывает все до начальной сути, до бумаги.

– И вы шагнете в белый огонь? Осмелитесь? – почти беззвучно произнес Белдо.

– Да, шагну. Этот белый огонь – он везде один! И здесь, и там ! Пространство, время, даже неприступная гряда – все условность! Акварель не может не уступить воде!

– Но вы же сгорите!

– А что сгорит? Этот огонь не сжигает! Только бы мне попасть туда – в незащищенное сердце двушки . Этот огонь добр, очень добр… Он только притворяется строгим! А там я сотворю для себя любую плоть, если мне вообще нужна будет плоть! Понимаете вы это? Или, может, вам выгодно притворяться глупым, а, Дионисий? Выгодно?!

Голос Гая бился стеклом. Резал уши.

– Нет-нет! – поспешно пролепетал глава магического форта. – То есть я не притворяюсь… Я действительно…

Лицо Гая перестало желейно дрожать. Теперь это была не мертвая медуза, а кусок желтоватого пористого сыра.

– Действительно глупы? Это грустно!

Из коридора донесся шум. Жалобные голоса, шепот. Млада и Влада пытались кого-то остановить, но их без церемоний отгоняли зонтиком.

– Трите ее салфеткой, Дионисий, трите! Насколько я понимаю, ее родитель отыскал-таки медицинское светило, – сказал Гай, и по лицу Рины начала поспешно елозить салфетка.

Дверь распахнулась. В комнатку ворвался Долбушин. За ним без большой охоты тащился пухлый пожилой человек в золотых очках и дорогом кашемировом пальто, накинутом поверх пижамы. Это и было медицинское светило, которого настойчивость главы форта выдернула ночью из постели.

– Ну и где здесь больной? – спросило светило, изучая почему-то не Рину, а подпрыгивающего Дионисия Тиграновича, который, вероятно из застенчивости, ухитрялся чесать правое ухо левой рукой.

Долбушин бесцеремонно снес с дороги Белдо и пробился к диванчику.

– Вот! – закричал он, показывая на Рину, которая притворялась едва очнувшейся.

Светило приблизилось к Рине, невнимательно отвернуло ей пальцем веко, зачем-то потрогало щеку, коснулось запястья и, особенно не заинтересовавшись пульсом, вернуло свою руку обратно.

– М-м-да, – произнесло светило с непонятным выражением. – Чудно! Ну что я могу тут сказать, без оборудования, без ничего? Имеется девушка. Лежит на диване. Давление, видимо, в норме. Зрачок реагирует на свет. Мозг, похоже, не пострадал… Хотя кто его знает… Девушка, вы помните, как вас зовут?

– Аня! – сказал Долбушин.

– Рина! – сказала Рина.

Светило, сильно не удивляясь, потерло пальцем свою пухлую щеку, оставив на ней розоватый след.

– М-да… Ну что тут сказать?.. Определенные несостыковочки есть, но это уже скорее по части психиатрии… Привозите ее утром в мой центр. Обследуем. Возможно, обнаружим что-нибудь интересненькое, типа гастрита или нарушения осанки. Кушает ребеночек хорошо? Не занимается спортом типа горных лыж? А то кожа обветренная и веки воспалены.

– Как это «утром»? Вы что, издеваетесь, профессор? Она час была без сознания! – крикнул Долбушин.

– Да, – охотно согласилось светило. – Не исключаю… В этом возрасте шок легко может перейти в крепкий здоровый сон… Ну так я пошел? Тут точно больше нет больных? – Профессор, закончив изучать Белдо, который зачем-то прыгал на носочках, с осторожностью взглянул на Гая, гибкое лицо которого на мгновение исказилось так, что заставило усомниться в существовании под кожей черепа.

– Больше нет. Идите, профессор, вас проводят! – сказал Гай.

Из коридора в комнату вдавились два берсерка. Взглянув на арбалеты в их руках, светило хмыкнуло, явно ставя всем подряд невысказанный диагноз, и, пройдя между ними, направилось к выходу. Берсерки повели его по сложному переплетению коридоров. Он шел, а через две стены, кусая от боли руки, лежал израненный и обожженный Родион.

Долбушин помог Рине подняться с дивана: