Дмитрий Емец - Череп со стрелой

– Когда? – озадачился Ул.

– Месяца два назад! В пегасне! Я уронила шапку и смотрю: ты на ней стоишь! Я говорю: убери ногу, а ты несешь какую-то пургу!

– Не надо! – взмолилась Яра. – Рина, успокойся! Я же сказала: говорить о чем угодно, но ни к кому не обращаться!

– Я, Ярочка, и так спокойна! Даже не вспоминаю, что ты меня тачкой под колени толкнула, когда я Бинта шарахнула метлой! А его не метлой – его ломом надо! – мстительно сказала Рина.

Ощутив, что сама остановиться не сможет и ненависть натурально зашкаливает, она вцепилась зубами в рукав и стала, раскачиваясь, дергать его из стороны в сторону, как Гавр, терзающий старый ватник. Когда, успокоившись, Рина открыла глаза, то увидела, что Ул осторожно протягивает руку Яре, а она тянется к нему, но, увы… длины рук не хватало! Их разделяло не меньше метра, а сложное переплетение пульсирующих нитей мешало сократить расстояние.

«Правильно! Если любишь другого больше себя, то что в его поведении может тебя расстроить? Саможалению некуда просунуть свое свиное рыльце и заявить, что тебя обделили, недожалели, недообнимали, недоодарили! Хочу любить Сашку, как Яра любит Ула!» – подумала Рина, и сразу в ней все утихло и присмирело.

– На «Добрынинской» кто-нибудь был? – спросила она. – Там в районе первого вагона в мрамор вплавился наутилус.

– Кто?

– Моллюск с витой раковиной. Ему двести миллионов лет. И иглы от морских ежей там почти повсюду. Мелкая россыпь, похожая на гво́здики! А на «Библиотеке имени Ленина» – аммониты, морские лилии. В желтом мраморе у перехода – брюхоногий моллюск из палеозоя.

– Тоже мне, д-двести миллионов! Эльбам больше. Время у них давно с-схлопнулось! – проворчал Макс.

– А я вот недавно спор выиграла! – неожиданно сказала Наста. – Девушка там одна не знала, что в Москве есть чайки. Так я ее привела и носом в чаек ткнула. Прямо у Кремля чаек нашла.

Ничего больше Насте не вспомнилось, и заговорил Сашка. Недавно, отыскивая место где оставить для Рины очередное послание, он увидел на колонне «Китай-города», прямо в мраморе, два лица – мужское и женское. Сросшиеся половинками, неуловимо перетекавшие одно в другое, лица выражали крайнюю муку. Он долго стоял и не знал, что это – игра природы? Случайный рисунок мрамора? Потом из тоннеля вытянулся поезд, и Сашка, радуясь, что можно больше об этом не думать, вскочил в вагон.

И вот теперь он рассказал о лицах на колонне.

– А, знаю, есть такие лица… – сказал Ул. – Дополнительный проход в одну из резиденций ведьмарей. Но у них там чертовщина какая-то начала твориться, много бойцов погибло, и они ее забросили!

– Как – погибло? – ошеломленно спросил Сашка.

– Вопрос хороший. Да только вот не знаю, и все тут! Гай одну четверку послал – не вернулась. Послал две хорошо подготовленные – вернулась одна боевая ведьма, да и та с ума сошла и мелет вздор… Но все же, говорят, такого намолола, что Гай срочно от нее избавился, а проход через колонну перекрыл.

В окно влетел болт, врезался в одну стену, в другую и, окончательно спутавшись и завертевшись, своим оперением оцарапал Яре лоб рядом с виском.

– Мне не больно! – торопливо крикнула Яра, протягивая руку к Улу. Больше всего она боялась, что он сейчас вскочит. Царапина на ее лбу постепенно наполнялась кровью.

Ул рванулся к ней, но умоляюще протянутая рука Яры остановила его. Раздувая ноздри, он долго смотрел на царапину, потом поднял отскочивший к его ногам болт, пальцем потрогал оперение и по полу подтолкнул его к Максу. Тот пристегнул болт к киверу с дополнительными зарядами, расположенному параллельно стволу.

– Странно, что мы так долго живы! Что-то у ведьмариков явно не то происходит… – сказал Ул хмуро. – Вопли какие-то доносятся, стреляют редковато.

– А почему та, с трубкой, новый шар не пришлет? – спросила Наста.

– Она и этот-то едва удерживает! Небось сейчас у нее мозг как на костре выгорает! Только она под псиосом и ей по барабаниусу! – жалости в голосе у Ула не было ни малейшей.

Внезапно стена, к которой они сидели спиной, дрогнула и по ней прошла длинная трещина. От следующего удара вылетел большой кусок штукатурки и, кувыркаясь, запрыгал по полу, задевая нити. Нити лопались, источая зловоние. Запах болота усилился. Рину снова стали посещать прозрения вроде того, что Сашка ее не любит, Наста – классическая гадина, Ул наступил на ее шапку и так далее.

– Из соседнего пы-подъезда! Пробивают х-ход! – прошептал Макс и осторожно стал ворочать арбалетом, перенацеливая его на быстро образующийся пролом.

Ул тоже взял шнеппер и, положив его себе на колено, ждал. Его левая свободная от шнеппера рука поглаживала отполированную ручку саперки. Перезарядиться он не успеет, это уж точно.

Стена крошилась легко, как печенье. Хрущевки – особое пространство. Снаружи они довольно прочны, но изнутри сотворены наспех, с осознанием глубинного единства человеческой природы и того, что людям по большому счету нечего скрывать друг от друга. Кому интересно, как сосед Вася через три подъезда дергает в туалете шнурок, одновременно ухитряясь ругаться с женой? У всех жены, у всех шнурки, у всех настроения – все мы заперты в своем человечестве.

Еще два-три сильных удара – и сквозь стену пробился злой носик топора. Застрял и сердито зашевелился, кроша кирпич. В образовавшуюся брешь кто-то предупреждающе свистнул, а еще секунду спустя просунулось лицо в белом серебре бороды. Макс опустил арбалет.

– Это Ры-ры… не н-надо! Родион это! – крикнул он, перескакивая через слово, чтобы обмануть свое заикание.

Да, это был Родион. Щетина на его запавших щеках казалась седой. Рина не сразу поняла, что это налипшая штукатурка. Вот и загадка белой бороды!

Еще пара минут – и в стене образовался проход, достаточный для того, чтобы выбраться. К Дане и Насте пробиться было невозможно: мешали пульсирующие нити. Пришлось бросать доски из настила, чтобы образовать проход. Лопнувшие нити усилили болотную вонь, и Рина только чудом никого не покусала.

– Лезем по одному! – велел Родион.

Выбравшись из пролома следом за Улом и Ярой, Рина обнаружила рядом с ногами Родиона еще одну пару ног. Ноги принадлежали худенькой девушке с не самыми добрыми глазами. К боковому карману ее куртки было пристегнуто матовое стеклышко на цепочке. Девушка поигрывала им, обкручивая вокруг пальца. Над ее верхней губой стояла точка родинки. «Здесь природа закончила свою работу, и вот точка – знак завершения!» – подумалось Рине.

– Юля! – представил Родион. – Без нее я бы сюда не попал!

Худенькая девушка недовольно дернула головой. Она и так помнила, что ее зовут Юля. Степенью же осведомленности прочих о своем имени не интересовалась.