Сергей Волгин - Звездный бумеранг (Художник О. Евсеев)

— У нас нет водки, — повторил Маоа.

— Эх, старина, плохо вы живете. Что же вы пьете — керосин?

— Ничего не пьем, кроме воды.

— Бедные вы люди… — вздохнул Паркер и набросился на жареную утку. Он рвал мясо и зубами, и руками и до того торопился, что раскраснелся и вспотел Астронавты молча и равнодушно наблюдали за ним.

Покончив с едой, Паркер сказал:

— Мало.

— Больше пока нельзя, вы заболеете, — предупредила Киу и поднялась- Теперь мы вас отведем в вашу комнату, и вы отдохнете.

— Отдыхать?! Не возражаю.

Паркер вскочил и шагнул к двери. Но в следующее мгновенье он уже болтал длинными ногами и руками у потолка, среди труб и проводов.

— Каррамба! — кричал он оттуда. — Я совсем забыл, что нахожусь в звездолете, в мире невесомости. И вы, любезные, не предупредили вовремя. С вашей стороны это свинство.

— Не болтайте руками и ногами, — посоветовала Киу.

Паркер перестал выделывать кренделя и опустился на пол. Теперь он боялся сделать лишнее движение. Киу взяла его за руку.

— Идите тихо-тихо. Представьте, что вы плывете.

Паркер послушно исполнил указание, говоря:

— Ваша чудесная ручка покоряет не только мое бренное тело, но и душу вместе с сердцем. Я готов так идти с вами в космос, в вечность.

— Он приходит в сознание, — сказала Киу, полуобернувшись к своим коллегам.

Каюта, в которую астронавты привели Паркера, имела вид яйца, белоснежные стены с частыми пупырышками особенно подчеркивали это сходство. Крозать, стол и два кресла — все убранство. Паркер не преминул заметить, что обстановка номера не особенно шикарная, но он готов мириться с неудобствами, если любезная леди соблаговолит посещать его почаще.

Ничего не сказав, Киу вышла из каюты, а Баили и Маоа спокойно уселись в кресла, указав Паркеру на кровать.

Проговорив «Я терпелив и упорен», Паркер сел на кровать вытащил из кармана папиросу и закурил.

— Вам придется отвыкать от этой гадости. Мы не сумеем обеспечить вас папиросами, — заметил Баили.

— Еще ограничение! — воскликнул Паркер. — Может быть, вы меня закуете в кандалы?

Астронавты не поняли этого выражения. Переглянувшись, они покачали головами, и Маоа начал разговор, который, видимо, давно обдумал:

— Скажите, у вас какая специальность?

— Радиоинженер. Можете рассчитывать намою консультацию. — Паркер выпустил струю дыма и подмигнул.

— Очень хорошо. Мы надеемся, что вы ознакомите нас с достижениями землян в этой области.

— Вы все же утверждаете, что вы не советские люди? Ну, черт с ним, мне на это наплевать. Проконсультировать я смогу, если вы хорошо заплатите. Люблю деловой разговор.

— Мы этим делом займемся некоторое время спустя, — сказал Маоа, поднимаясь.

— Готов в любую минуту, — замахал Паркер на прощанье рукой с зажатой в кулаке папиросой.

Пео разрешили встать с постели. Это небольшое, но такое важное для астронавтов событие было обставлено со всей торжественностью, на которую способны люди, заключенные в герметически закупоренную коробку. На потолке горели разноцветные огни радуги, звучала бравурная музыка. Маоа, Баили и Киу стояли у кровати серьезные, пожалуй даже в каком-то молитвенном благоговении. Они избавились от неизвестной болезни, которая могла их погубить.

Тут же находились Володя и Агзам. Паркера почему-то астронавты не пригласили. Ребята были несказанно рады выздоровлению Пео. Правда, бледный Агзам нехотя переминался с ноги на ногу, и иногда по его лицу пробегали судороги.

Затерянная в космосе, оторванная от родины и общества, эта группа людей представляла собой такой спаянный коллектив, какой едва ли сыщешь в обычных условиях.

Пео сполз с кровати и в полной тишине потрогал плечи вначале Маоа, потом Баили и Киу. Затем он тихо и внятно продекламировал:

— Каков я прежде был, таков и ныне я:

Беспечный, влюбчивый.

Вы знаете, друзья, Могу ль на красоту взирать без умиленья.

Без робкой нежности и тайного волненья?

— Пушкин. Великий поэт планеты Земля. Я преклоняюсь перед ним.

Закончив читать стихи, Пео обнял за плечи ребят, и астронавты вдруг запели. Баили потянулся к столу и нажал кнопку. Полилась нежная музыка.

Песня звучала плавно и торжественно. Тихие и стройные голоса астронавтов вплетались в ажурные напевы невиданного оркестра, в котором нельзя было различить ни одного инструмента. И казалось, стены зала раздвинулись, звуки свободно уходили в космос, улетали туда, к неведомой планете, пославшей этих четырех смельчаков в такой удивительный трудный космический рейс.

Маоа смотрел в потолок, словно молился. Баили склонил голову. Из больших глаз Киу скатывались светлые слезинки.

Ребята притихли и прижались к Пео. Никогда они не испытывали такой торжественности. Голоса астронавтов и музыка песни, хотя и с непонятными словами, заставляли сжиматься ребячьи сердца. Володя почувствовал, что ему трудно сдержать слезы. «Ведь не хоронят же они?»- с недоумением подумал он. Музыка стихла. Некоторое время астронавты стояли молча. Потом Киу подошла к ребятам и, вытирая платком глаза, взволнованно сказала:

— Эту песню сочинил наш уважаемый Пео. Он у нас инженер-поэт. И музыку он написал. А слова такие:

Любимая родина!

Наше счастье и слава!

Моя самоцветная песня.

И где бы мы ни были — ты далека и близка нам.

Ты — счастье и горе, и слезы и радость.

Пусть сердце стучит, как пульс твоей жизни, Пусть думы сынов твоих стремятся к тебе.

Мы славим тебя в далеких просторах, Так помни и ты о детях своих.

Ребята с восторгом смотрели на Пео. Инженер и поэт! Теперь он в их глазах стал еще величественнее и загадочнее.

Астронавты заговорили все вместе, они были необыкновенно веселы, даже у старца Маоа потеплели глаза, и он потрепал мальчишек за вихры.

— Теперь я пойду прогуляюсь по саду, — заявил Пео. — Пусть душа поэта-инженера воспрянет от сна. Надо восстановить силы, чтобы ринуться в далекий путь. Пошли, милые мои мальчики, со мной. Я покажу вам сад.

— Да, да, — одобрил Маоа. — А мы будем готовиться к отлету.

Ребята и не предполагали, что звездолет такой длинный. Они шли по коридору, конец которого еле был виден. В середине коридора через очень узкую тяжелую дверь они попали в камеру, постояли, пока Пео что-то проделывал с кнопками и рычажками, и затем очутились в настоящем саду, залитом ярким солнечным светом.

Здесь было море цветов — голубых, оранжевых, красных, розовых. Прямо из слоя почвы выходили широкие и длинные, в рост человека, жирные листья бурой окраски, а между ними на толстых, в руку, стеблях, размером с тарелку, сплошняком стояли цветы. Одни походили на подсолнухи, другие — на каракулевые шапки, так мелки были их лепестки, третьи — на зонтики с опущенной по краям бахромой прозрачных лепестков.