Астрид Линдгрен - Линдгрен А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2: Суперсыщик Калле Блумквист [ Суперсыщик Калле Блумквист; Суперсыщик Калле Блумквист рискует жизнью; Калле Блумквист и Расмус; Расмус, Понтус и Глупыш]

— Знаешь, мама, — сказал он, отодвигая тарелку с макрелью, — сейчас еда была вкуснее всего!

У мамы тоже было чувство юмора, но оно редко проявлялось тогда, когда это в самом деле необходимо.

— Съешь то, что у тебя на тарелке, — сказала она.

И никакие уверения в том, что губа вздулась и саднит, не помогли.

— Что, она так же будет саднить, когда очередь дойдет до яблочного пирога? — спросила мама.

Как ни странно, ничего подобного! Ешь сколько хочешь — губа не саднит.

— Хотя это, пожалуй, только благодаря ванильному соусу, — высказал предположение Расмус.

Крапинка сидела молча, и Расмус понял, что, когда люди влюбляются, им не помогут никакие утешения и даже яблочный пирог с ванильным соусом. Расмус так жалел сестру, что предложил вместо нее вытереть посуду, хотя на этой неделе была не его очередь. Крапинка, похоже, была ему благодарна.

— Ты добрый, — сказала она и быстро исчезла в своей комнате.

Надев большой кухонный передник, Расмус приступил к делу. Он в самом деле чувствовал себя очень добрым, этаким рыцарем без страха и упрека, который, во-первых, выйдет нынче в ночь, чтобы спасти честь сестры, а во-вторых — вместо нее вытирает посуду.

Мама удивилась, увидев, что он вытирает посуду.

— Это всего лишь добрые дела нынешнего дня, — объяснил он. — Одно я уже, понятное дело, сделал — надавал тумаков Спичке.

— Такого рода добрые дела, думаю, надо бросить, — сказал отец, — по крайней мере, не стоит заниматься ими посреди улицы.

— А добрые дела разве нельзя совершать на улице? — спросил Расмус и посмотрел на стакан, который только что вытер.

— Все, верно, немного зависит от того, какие это добрые дела, — сказала мама. — Если помогаешь маленьким детям или стареньким дамам переходить улицу или что-нибудь в этом роде, тогда ты — хороший мальчик, а если дерешься, то — плохой.

Расмус взял следующий стакан.

— Шшш, драться иногда необходимо. Но, во всяком случае, вчера Понтус, Сверре и я помогли фру Энокссон перейти Стургатан.

Мама одобрительно посмотрела на него.

— Как ты мил со своей опухшей губой, веснушками и в этом огромном кухонном переднике, — сказала мама, — но неужели и вправду потребовались трое мальчуганов, чтобы помочь фру Энокссон перейти Стургатан?

— Да, потому что она не хотела, — сказал Расмус. — Она сопротивлялась.

У его родителей появился такой испуг на лице, что он поспешил объяснить, как все было. Сначала фру Энокссон хотела перейти улицу, но, пройдя полдороги, испугалась автомобиля и хотела кинуться обратно… И вот тут-то им пришлось помешать ей это сделать.

— И, вероятно, помешать машине переехать фру Энокссон и есть доброе дело, — с гордостью сказал он.

Вообще-то не так уж скучно было мыть посуду, так хорошо они в это время болтали. Папа сидел за кухонным столом и читал газету, но и он иногда вставлял словечко. Мама мыла посуду с быстротой молнии; Расмус не понимал, как она может так обращаться со стеклом и фарфором и почему они не разбиваются вдребезги. Один раз, моя посуду, он сам попробовал подражать маме, но, не успев даже приступить к делу, разбил три стакана.

— Как вчера было в Тиволи? — внезапно спросил отец. — Ты ничего об этом не рассказывал.

— Сплошь веселье! — ответил Расмус. — Там был чудесный шпагоглотатель!

Он продолжал вытирать посуду и вспомнил в наступившей тишине, какой вид был у Понтуса, когда прожужжал, пускаясь в путь, крысенок, и как стоял на четвереньках над лоханью Альфредо. Но о таких делах маме с папой не рассказывают.

— Да, это и в самом деле было весело, — сказал он, хохотнув про себя.

Затем мгновенно сбросил с себя передник и пошел, громко насвистывая, к себе в комнату. С посудой покончено, осталось еще решить несколько задач по арифметике. Ему почему-то казалось, что если он будет вести себя по-настоящему примерно, то в ночной вылазке ему повезет; а если решение нескольких задач по арифметике поможет в задуманном, то — пожалуйста!..

Затем он заглянул к Крапинке. Она сидела у окна в своей комнате, задумчиво глядя на цветущие яблони за окном. Расмус таинственно улыбнулся, подумав, как обрадуется она завтра. Он подумал было, не рассказать ли ей уже сейчас о своем великолепном плане, но удовольствовался тем, что успокаивающе похлопал ее по плечу.

— Не расстраивайся, Крапинка. По крайней мере, пока у тебя есть брат, который может кое-что устроить — раз, два, и готово!

— Ты устраиваешь не то, что нужно, — сказала его неблагодарная сестра.

Тогда он снова пошел к себе. Растянувшись на ковре вместе с Глупышом, он начал читать книгу «Последняя битва Оленьей ноги». Книга была увлекательная, просто мировая. Он уже совершенно погрузился в неистовую войну индейцев, когда пришла мама и сказала, что пора ложиться спать. Он запротестовал для порядка, но не очень сильно. Он понял, что надо попытаться заснуть, скоро ведь снова вставать.

Сбросив одежду, он уже собрался было прыгнуть в кровать, но тут вмешалась мама:

— А умываться? И ноги — тоже.

— Ш-ш-ш! — прошипел Расмус.

Ему, который будет спать только до половины второго, зачем ему этот ненужный подхалимаж? Он попытался заставить маму понять, что ноги у него вовсе не грязные. Они просто кажутся такими, потому что они — в тени!

— В таком случае, это полная тень, которая линяет, — сказала мама. — Иди умывайся!

Он боролся до последнего, зная, что это безнадежно. Затем неохотно направился в ванную.

— «Последняя битва Грязной ноги», — услышал он за спиной мамин голос.

Иногда у нее хотя бы есть чувство юмора…

Довольно чистый, довольно сонный и довольно веселый, лежал он в постели, прижавшись носом к Глупышу.

— Ты, Глупыш, не пугайся, когда ночью зазвонит будильник. Он затрезвонит для меня, а ты — ты спи.

Никогда он не подозревал, что будильник поднимает такой шум, когда звонит ночью. Он в панике шарил в поисках кнопки, чтобы выключить будильник; ведь такой дьявольский звук разбудит весь дом!.. Во всяком случае Глупыш проснулся, явно полагая, что хоть один раз утро наступило мало-мальски вовремя.

— Да нет же, Глупыш, — прошептал ему Расмус, — еще не утро, ложись спать!

Глупыш крайне удивленно склонил головку набок. Он размышлял. Раз хозяин выскочил из кровати и с такой быстротой набрасывает на себя одежду, значит, уже наверняка утро. Хотя что-то не сходится. Почему так темно?! И почему хозяин пробирается тайком, словно ему грозит какая-то опасность, зачем он это делает? Глупыш громко вопрошающе затявкал.

— Ой, а ты не можешь помолчать? — умоляюще прошептал Расмус.

Глупыш замолчал. Но он вовсе не собирался ложиться спать, тут что-то не так, надо понаблюдать. Ага, теперь хозяин пошлепал в тамбур, значит, он все-таки думает выйти?