Йен Макдональд - Эвернесс

«Я приду. Я обещал».

Эверетт оглянулся. Сен в летных очках и отороченной мехом парке, закутавшись в шарф, летела справа. Он поднял руку в перчатке, поманил ее и с силой дернул трос, направляя кузнечика к трем башням Кэнэри-Уорф. За спиной раздался радостный визг Сен, устремившейся вниз вслед за ним. Сердце Эверетта забилось чаще.

Когда они высадились на священное для каждого болельщика поле Уайт-харт-лейн, Сен зажмурилась от яркого солнца, втянула ноздрями воздух и удивленно расширила глаза. Затем вдохнула еще раз, глубже.

— Оми, как вы умудряетесь этим дышать? Куда делся воздух? Его словно нет!

Зато в твоем мире горло дерет при каждом вдохе, усмехнулся про себя Эверетт.

— Что за миизи шум?

Эверетт понял ее не сразу. Полицейская сирена, сирена «Скорой помощи», вой идущего на посадку самолета? Ни то, ни другое, ни третье, а все сразу, и даже больше: скрежет тормозов, гудки автомобилей, автобусов, мотоциклов, грузовиков. Сен слушала дыхание и сердцебиение Лондона, не затихавшего ни днем ни ночью. В ее мире автомобили скользили на мягких шинах, управляемые бесшумным электричеством. Здесь рычание миллионов бензиновых и дизельных двигателей, миллиарды крохотных взрывов углеводорода в цилиндрах сливались в один неумолкающий грохот.

— Летим, я тебе кое-что покажу, — сказал Эверетт, пристегиваясь. На маленьком табло замерли цифры — два часа полетного времени. Поначалу он решил, никуда не сворачивая, отправиться прямо домой и, оставив дронов на кладбище Эбни-Парк, забрать маму и Виктори-Роуз, а потом вызвать «Эвернесс». Капитан Анастасия не позволила взять прыгольвер и «Доктора Квантума», но у него был верный смартфон. Затем Эверетту пришло в голову, что неплохо бы показать Сен свой Лондон.

Эверетт вспомнил непередаваемое ощущение где-то в области солнечного сплетения, когда он осознал, что никто из его мира не забирался так далеко. Все равно, что смотреть на бездонную пропасть под ногами и слушать внутренний голос, который уговаривает сделать шаг вперед. Возбуждение, почти равное восторгу, а еще странное чувство, для которого он не знал имени, но воображал, что оно похоже на секс.

Эверетту хотелось, чтобы Сен испытала то, что когда-то испытал он. Виктории-Роуз, должно быть, у бебе Аджит, мама — на работе. Есть время, чтобы показать Сен его Лондон.

— За мной, — сказал Эверетт Сингх, впервые звавший кого-то за собой, — до сих пор он лишь шел за кем-то.

Он опустил дрон до уровня крыш и ринулся в просвет между небоскребами. Зимнее солнце отражалось в окнах башен, розовато-белые площади испещряли черные дорожки следов, темнела вода в старых доках. Эверетт с любопытством косился на окна. Интересно, заметили или нет? Удивляются? Спрашивают друг у друга: птица или аэроплан? Нет, ни за что не угадаете — странник между мирами.

А теперь за реку, в сердце города! Справа Лаймхаус и Уоппинг, где пиратов приковывали цепями к причалу и оставляли умирать в волнах прилива. Слева — безобразные башни Рохерита и Бермондси. Прямо под ногами пароходик везет туристов в Гринвич. Эверетт направил кузнечика вниз, почти коснувшись подошвами стеклянной крыши. Несколько смелых туристов, обрадовавшись неожиданному развлечению, высыпали на палубу и показывали на летунов пальцами. Какая-то девочка помахала им рукой. Должно быть, туристы решили, что присутствуют при киносъемке.

Эверетт набрал высоту и теперь шел строго вверх по течению. Полицейский катер оставлял за собой пенистый след, похожий на седые усы. Неповоротливый лихтер тянул груз в сторону моря. Впереди возвышался Тауэрский мост — ворота Лондона. Эверетт оглянулся. Сен летела справа, чуть выше его. Эверетт показал рукой вниз: слабо под мостом? Сен ухмыльнулась и подняла вверх большой палец. Эверетт нырнул в прямоугольник между проезжей частью и пешеходной галереей. Под ногами ревел поток машин, обращая снег в грязное месиво. Теперь город принадлежал ему. Справа, на крышах и башнях Тауэра, громоздились снежные шапки, слева возвышалось стеклянное яйцо Сити-холла. Вдали виднелись радиомачты крейсера «Белфаст»; серые переборки и орудийные стволы скрылись под снегом.

Поезда пересекали реку, январский вечер зажигал окна в домах по Кэнон-стрит. Висячие сады на крыше Кэнон-стрит-стрейшн были засыпаны снегом. Постепенно включалось уличное освещение: от набережных до острого шпиля небоскреба Осколок на южном берегу.

Вперед, за Саутворкский мост, вдоль ленты пешеходного моста Миллениум. Спортсмены, простые пешеходы и любители живописи, выходящие из галереи Тейт, останавливались, следя за полетом невероятных летучих машинок, со свистом рассекавших воздух у них над головой.

— Эге-ге-гей! — завопила Сен.

Эверетт поднял руку, приветствуя людей на мосту, и свернул направо, к железнодорожной и автомобильной веткам моста Блекфрайрз. Сен вскинула руки в удивленном жесте: куда мы летим? Эверетт показал пальцем. Впереди сиял купол собора Святого Павла.

Дроны взмыли вверх, обходя эстакаду на Куин-Виктория-стрит. Город, засыпанный снегом, казался молчаливее, чем обычно; слякоть заглушала рев моторов и скрежет тормозов. Ребра купола собора Святого Павла с подветренной стороны занесло снегом, у оснований колонн высились сугробы, снег шапками лежал на перилах и балюстрадах.

Эверетт облетел купол, словно чайка, ищущая корма, и легкий, как мысль, приземлился на притолоку верхнего фонаря. Теперь над ним возвышался только громадный золотой крест, а у его ног лежал Лондон.

Взгляд скользил вниз по Ладгейт-хилл, по Флит-стрит, туда, где Лондон становится Вестминстером, затем по Стренду, на запад. Вечер опускался на улицы, крест на куполе вспыхивал в лучах заходящего солнца. Кроме Эверетта, на этой высоте обитала лишь бронзовая богиня Правосудия на куполе Олд-Бейли. Последние закатные лучи золотили ее меч и весы, но слепой статуе было не дано видеть то, что видел Эверетт Сингх с жердочки на куполе.

Лондон был городом огней. Они вспыхивали на растаявшем и снова подмерзшем снегу. Южный берег охраняла башня галереи Тейт-модерн, подсвеченная в самом верху, словно Око Саурона. Поезда, ленты текучего света, пересекали мосты. На юго-западе свет заливал здание Парламента, на другом берегу Темзы сияла огнями карусель.

На востоке торчали мрачная башня банка «НэтВест» и хаос небоскребов банка «Ллойдс». Словно ракета, готовая стартовать к Марсу, взмывал ввысь небоскреб Корнишон. За ним, на другом берегу реки, строительные краны отмечали площадку, где тянулся к небу небоскреб Осколок. А прямо под ногами Эверетта лежал величайший из лондонских соборов — собор Святого Павла.

Неужели никто из тысяч пешеходов не замечает под куполом ничего странного? Эверетт хотел верить, что такой человек есть. Что на краткий миг ему удастся вселить в душу продрогшего незнакомца, готового нырнуть в автобусную духоту или вонь электрички, надежду на чудо. На то, что этот город еще не растерял своего волшебства.