Виталий Мелентьев - Черный свет (Рисунки М. Скобелева и А. Елисеева)

Оор говорил долго, объяснял, почему он принимает то или иное решение, на каждый случай приводя несколько вариантов пока что не существующих причин, требующих этого решения. В конце концов Совет опять был вынужден согласиться с ним.

Биологи и врачи приступили к делу. Они подсоединяли к телам космонавтов разделительно-физиологические насосы и медленно выкачивали из космонавтов все, что можно было бы выжать из каждой клетки организма. Одновременно с этим они вводили жидкий азот и охлаждали тела извне.

Два часа работы — и человек превращался в обезвоженную и промороженную мумию. Если не сделать этого, то кровь, лимфа, желудочные соки — все жидкое, что есть в теле человека, — при неудачном замораживании может расшириться, прорасти кристаллами льда, и тогда организм возвратится к жизни с большим трудом. Обезвоженное тело сохраняется безукоризненно. В нужный час автоматы включат приборы, и человек постепенно вновь возвратится к жизни.

Один за другим космонавты погружались в анабиоз. Последнего — главного врача — вводил в это состояние сам Оор.

— Ну вот мы и остались одни, малыш, — печально улыбнулся он. — Теперь я скажу тебе, почему я поступил так, а не иначе. Мы не вырвемся отсюда, если не разовьем по крайней мере световую скорость: слишком велики силы гравитации. Теоретически это возможно, практически для нашего корабля нет. Но я придумал одну штуку и надеюсь, что мы сделаем это. Однако это породит такие перегрузки, которые не испытывало еще ни одно живое тело. Так вот, я — самый старший. Если я погибну, потеря не так уж велика. Ты самый молодой и с самым меньшим запасом знаний, но зато и самый здоровый; если погибну я, выживешь ты. Выживешь и расскажешь, что с тобой произошло. Если корабль вырвется даже ценой наших с тобой жизней, останутся живы они. Тогда они найдут или нашу галактику, или что-либо более подходящее. Ну, а если корабль не вырвется? Тогда мы еще поживем немного, чтобы встретиться со смертью лицом к лицу. У нас нет теперь Совета. Говори прямо, что думаешь. Мы должны верить друг другу во всем.

Я долго молчал, обдумывая положение, и пришел к выводу, что Оор прав. Во всем. Я так и сказал ему. Он взял меня за плечи, встряхнул и долго смотрел мне в глаза.

— Значит, одобряешь?

— Да!

— Значит, не боишься ни смерти, ни забвения?

— Нет!

— Тогда к делу. Готовь сразу три фотонных бомбы, а я разверну корабль.

Он сел на место главного навигатора, соединил его пульты с пультами всех остальных главных специалистов и некоторое время изучал показания приборов, словно привыкая к ним.

В это время я возился с подачей фотонных бомб в запасные люки. Манипуляторы слушались плохо, работали с натугой, люки также еле открывались, и я доложил об этом командиру. Он довольно улыбнулся:

— Так, малыш, и должно быть. Мы давно уже на пределе. Мы где-то рядом с барьером.

Я не спросил его, с каким именно барьером, потому что наконец справился с поставленной задачей и ждал команды взорвать фотонные бомбы-ускорители.

Командир крикнул:

— Держись, малыш! Выключаю внутреннюю гравитационную систему и даю последний разворот.

Держаться стало трудно. Меня швырнуло об стену, потом подняло в воздух и бросило об пол. Корабль дрожал мелкой и противной дрожью и, казалось, останавливался, стараясь пробиться через какую-то невидимую стену. А она не поддавалась, и наши двигатели, как говорят инженеры, могли пойти вразнос, но командир, по-видимому, все-таки совершил разворот, потому что крикнул сдавленным голосом:

— Разовый взрыв!

Я нажал сразу на три кнопки, и корабль рванулся как бешеный: три бомбы-ускорителя — это действительно страшно.

Впрочем, об этом я подумал, вероятно, позже. Через какое именно время, я не знаю, но, наверное, много позже, потому что, когда корабль рванулся, меня словно швырнуло на стену, и я потерял сознание…

Ану выключил лингвистическую цепь, сказав:

— Нужно сделать перерыв. Невыносимо трудно слушать такое…

Вездеплав скользил по темной реке. Сверху, снизу и по бокам лучились и переливались звезды.

Ни стен джунглей, ни черного неба, ни темной воды как не существовало — были только вот эти разноцветные звезды и ощущение, будто машина летит не то в космосе, не то под водой. На сердце было тревожно и грустно.

— Вот это приключение так приключение, — завистливо вздохнул Юрий, — не то что наше.

— Как сказать, — возразил Ану. — Все, что рассказывает он о строении вещества, несколько неточно. Он не учитывает преобразований частиц материи, их способностей переходить из одного состояния в другое.

— А может, это и неважно? — задумчиво спросил Вася. — Может, он это знает, но считает неважным?

— Да, но тогда события разворачивались бы иным образом, — авторитетно заявил Ану. — В конце концов, достичь скоростей выше скорости света и распространения магнитных волн — триста тысяч километров в секунду — можно лишь экспериментальным путем, иначе… ни один корабль не выдержит.

Почему?

— Понимаешь, Вася, существовал звуковой барьер. Первые реактивные самолеты, достигая полета со скоростью звука, как бы разбивались об этот барьер, натыкались на ими же созданный звук и разваливались. Потом стал открываться так называемый тепловой барьер. Машина могла лететь со скоростью, например, десять тысяч километров в час, а материал, из которого она была сделана, разогревался в результате трения о воздух уже после четырех тысяч километров. А на пяти тысячах — взрывался, как метеорит, как космический корабль или спутник, когда они входят в атмосферу, не погасив скорости. Наша цивилизация сумела создать такие материалы, которые отодвинули тепловой барьер на десятки тысяч километров. А потом появился световой барьер, когда скорость корабля приблизилась к скорости света. В этом случае световые волны (а свет — это прежде всего волны, как и звук) как бы спрессовываются и образуют непроходимый барьер.

Ану вдруг задумался и долго молчал, припоминая то многое, что он когда-то знал или слышал и забыл. И то, что он жалел обо всем этом, было видно по его грустному, усталому лицу.

— А вот фотонные бомбы-ускорители — это интересно. До этого у нас не додумались. Но в целом история с Черным мешком кажется мне хоть и несколько невероятной, но крайне интересной и важной.

— Давайте не будем решать заранее, — предложил Юрий, — дослушаем их историю.

— Мы подходим к Андам. Вот перевалим хребет, выйдем к океану, и тогда — пожалуйста, — ответил Ану.

Машина и в самом деле, петляя между поблескивающими стенами джунглей, начала подниматься все выше к встающим вдалеке белеющим снежным вершинам. Было нечто тревожное и прекрасное в этой темной громаде, над которой горело бело-розовое пламя снегов, еще освещенных уходящим солнцем.