Кейт Коннолли - Чудовище

— Эй, ты!

Я останавливаюсь, пораженная, — на перекрестке стоит тот самый мальчик. К счастью, хвост у меня обернут вокруг талии и надежно скрыт юбкой. Я леденею от ужаса, и на долгий мучительный миг застываю на одном месте.

Карие глаза мальчика смотрят удивленно, и я успеваю порадоваться, что по какому-то наитию успела переменить кошачий взгляд на человечий. Спутанные каштановые волосы падают мальчику на лоб и придают своему владельцу взъерошенный вид.

Во мне просыпается инстинкт. Я бросаюсь бежать по улице, прочь от мальчика. Он не должен меня видеть. Он не должен со мной говорить. Отец будет вне себя, если узнает.

— Погоди! — кричит он и бежит за мной следом, но я куда быстрее. Я огибаю фонтан и ныряю в незнакомый переулок. Как бы ни хотелось мне знать, чем занят этот мальчишка, он не узнает, куда я направляюсь. Что, если он служит колдуну?

Шаги за спиной больше не слышны. Я прислоняюсь к стене здания, чтобы отдышаться. Адреналин схлынул, руки и ноги ослабели. Надо быть осторожнее. Вдруг он видел, как я выбиралась из дворца?

Сейчас я передохну немного, просто чтобы удостовериться, что мальчика рядом нет. А после этого, и только после этого сделаю то, зачем пришла.

Я просыпаюсь на полу комнаты в башне. Отец сидит в углу, в кресле, и внимательно меня разглядывает. Обмякшая девочка — на кровати, там же, где я уложила ее прошлой ночью. Я долго выжидала, прежде чем удалось ее унести, и так устала, что, по-видимому, уснула, едва дотащив ее до места.

— Тебя что-то тревожит, милая, — говорит отец.

У меня вспыхивают щеки. Я сажусь на край кровати. Во сне я то и дело видела того странного мальчишку, а еще навязчивый образ маленькой светловолосой девочки. Я не могу солгать. Отец видит меня насквозь и чувствует, если я что-то скрываю.

— Это все тот мальчик, — говорю я и со страхом жду отцовского гнева. — Он увидел меня, когда я шла к тюрьме. И позвал, чтобы я остановилась.

Отец хватает меня за руки:

— Что? Тебя видели? Как ты допустила? Ты говорила с ним?

Я вздрагиваю.

— Нет. Я убежала и спряталась. Он меня не догнал.

Отцовские плечи чуть расслабляются.

— Вот и хорошо. Он точно не пошел за тобой до самой тюрьмы?

— Точно, — заверяю я.

— Смотри, Кимера, будь осторожнее. Тюрьма — это тайна. Если о ней узнает кто-то еще, ему тоже будет грозить опасность. Спокойно входить и выходить можешь только ты.

Мне окатывает стыдом. Мне почему-то совсем не нравится мысль о том, что мальчика может поймать колдун. Я отбрасываю эти странные чувства. Отец шагает туда-сюда по комнате и постукивает указательным пальцем по подбородку — как всегда, когда над чем-то серьезно задумывается.

— И вот ведь что странно: мальчик вышел на улицу после заката. Почему? Королевским указом это запрещено всем без исключения.

Я краснею:

— Я не уверена, но, по-моему…

Отец останавливается и внимательно на меня смотрит:

— Говори, говори.

Я сжимаю и разжимаю руки. Ладони у меня вспотели. Как странно.

— По-моему, король в городе больше не правит.

— Что? — От выражения, которое появляется на лице у отца, мне хочется рассмеяться. Замешательство, страх, что-то отдаленно похожее на радость. Столько разных чувств, и все за каких-нибудь две секунды.

— Во дворце никого нет.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает он севшим голосом.

— Просто мне нужно было увидеть дворец своими глазами. Прости, пап. Понимаешь, во всех сказках обязательно есть дворец, и, когда ты мне рассказал о городе, мне ужасно захотелось самой все увидеть. Но когда я туда проникла, там никого не было. Только мальчик.

Я хмурюсь — ох, как я расстроила отца. Лучше бы я молчала!

— То есть как — никого? Совсем никого?

— Только стража у ворот, и все. Если бы во дворце спали, я бы услышала, как они дышат. А один зал вообще почти развалился. Тот мальчик знает секретные ходы и выходы.

При воспоминании о той ночи руки у меня снова начинают дрожать, и я сжимаю их крепче.

— А что мальчик делал во дворце?

— Что-то странное. Я прокралась за ним в тронный зал и видела, как он отодвинул мраморную плиту на возвышении у трона. Открылась ниша, он спрятал в ней записку, а потом убежал. — Я улыбаюсь. — Но я хитрая, я ее прочла, а потом положила обратно. Никто ничего не узнает.

— И что же было в записке? — Отец говорил сдавленным голосом, так, словно горло у него перехватило.

— Я ничего не поняла. Там было написано: «Новые заболевшие. К. подозревает колдуна. Пока останется там. Стражников теперь больше».

У отца дрожат руки, но внезапно он разражается громким смехом, который пугает меня своей неожиданностью.

— Стало быть, он решил сбежать. Король решил сбежать, а какой-то мальчишка носит ему тайные послания. Неудивительно, что городской совет каждый день ходит во дворец с такой помпой! Какие совещания — только записку забрать.

Отец вздыхает и проводит рукой по седым волосам.

— Ким, наш король — круглый дурак. Если уж ты сумела перехватить предназначенные ему записки, значит, и от колдуна ему их не скрыть. Уж клал бы свою почту сразу колдуну на порог! Да еще мальчишка на посылках! После заката! И он еще думает, что никто ничего не заметит.

Я рада, что мое открытие так заинтересовало отца.

— Может быть, король боится колдуна.

— Еще как боится. — Отец снова смотрит мрачно. — У него была дочь, наследная принцесса. Колдун и ее убил на жертвеннике.

У меня перехватывает дыхание.

— Бедная девочка!

Перед глазами у меня встает красиво одетая девочка, которая чахнет в темнице под гнетом чародея. Эта картина разбивает мне сердце. Чем-то она похожа на ту сказку о принцессе в башне.

— Жалко, меня тогда еще не было, и я не могла ее спасти.

Папа гладит меня по щеке:

— Ты бы обязательно ее спасла, я знаю. Но сейчас наше дело — спасать тех, кто еще жив. Стоит ли тратить время и горевать об ушедших, если есть те, кого можно вернуть?

Как хорошо, что у меня такой мудрый и добрый отец. Мысль об этом придает мне храбрости.

— Папа, а у тебя не было других дочерей? Не было такой маленькой, светловолосой, с которой мы играли? — спрашиваю я, не в силах скрыть дрожь в голосе.

— Других дочерей? Нет, милая. Кроме тебя у меня никого не было. Мы жили в Брайре, но совсем недолго, а потом переехали сюда и поселились далеко ото всех — ты, я и твоя мать.

Мать. Вот опять это слово. Всякий раз, когда я его слышу, дыра в душе становится все больше. Магия не магия, но некоторые слова и впрямь наделены особой силой.

— А почему ты спросила? — интересуется папа.

— Ко мне опять вернулся клочок памяти, — говорю я. — Готова поклясться, что в нем была маленькая девочка.

— Может быть, ты вспомнила, как смотрелась в зеркало? Или вспомнила подружку, с которой играла, когда мы жили в Брайре?