Кейт Коннолли - Чудовище

Позади слышны шаги. Я с шипением разворачиваюсь, одновременно припадая к земле.

Это отец. Я встаю, сердце замедляет бешеный бег.

— Я не хотела его жалить, честное слово. Оно само! — твержу я, не поднимая глаз. — Я вообще не понимаю, как это вышло!

Отец обнимает меня. От него пахнет медом. Грудь мою словно сжимает железный обруч.

— Я все сделала неправильно, да?

Отец заставляет меня отступить на шаг и берет мое лицо в свои ладони.

— Ты все сделала просто прекрасно.

Я гляжу на неподвижно лежащего мужчину.

— Правда?

— Да, детка. Этот человек был опасен. Ты ликвидировала угрозу. И вполне эффективно ликвидировала, надо сказать.

Он тоже смотрит на лежащего.

— Как же это так получилось?

— А вот это, моя дорогая, и есть инстинкты.

Интересная штука эти инстинкты. Я с ними наверняка разберусь, и скоро, но неприятно все же знать, что твое тело может действовать по собственной воле. Да, этот человек меня больше не пугает, но мне его жаль. Он же не знал, на что я способна. Если бы знал, то держался бы подальше.

Вот это, наверное, и значит — быть незаметной. Подбираться так, чтобы тебя не заметили, и оставаться неприметной у всех на виду, как я сегодня.

Сердце пронзает боль.

— Давай-ка перетащим его на обочину, — говорит отец.

Я поднимаю голову.

— Зачем?

Отец морщится.

— Если его увидят, пока он не придет в себя, пусть думают, что это просто пьяница. Пока не надо, чтобы люди знали, на что ты способна.

Я беру человека за ноги, отец — за руки, и вместе мы тащим обмякшее тело в тень деревьев. Земля у меня под ногами подрагивает. Опустив человека наземь, я иду обратно к дороге.

По дороге несется пара черных лошадей. Тяжелые копыта ударяют по глине, выбивая облака пыли. За лошадьми летит повозка, сидящий в ней человек судорожно цепляется за вожжи. С треском лопается ремень упряжи, и лошади несутся еще быстрее. Я стою как завороженная, ужас сковывает мне ноги, а лошади все ближе и ближе.

— Ким! — кричит отец и дергает меня в сторону. Сердце уходит в пятки — огромные лошади проносятся мимо. Поднятый ими ветер треплет мой плащ. Отец прижимает меня к себе и держит до тех пор, пока я не перестаю дрожать.

— Запомни, — шепчет он, — если на тебя несется что-то большое, ты должна бежать. Поняла?

— Поняла, — говорю я, но на самом деле ничего не понимаю. — А почему мне инстинкты не подсказали убежать? Почему не сработали?

И правда, я же с места не могла сдвинуться.

— Иногда от неожиданности наши природные инстинкты тоже замирают. Поэтому ты всегда должна следить за тем, что происходит вокруг. Никогда не расслабляйся, ни на минуту.

— Не буду, — обещаю я. Мир за пределами нашего дома устроен так странно, что глядеть нужно в оба. Что ж, буду глядеть.

До нас доносятся приглушенные крики. Я отстраняюсь. Повозка перевернулась, но возницы не видно. Я ничего не успеваю сказать, а отец уже бежит к повозке, бормоча что-то себе под нос. Ноги у меня еще дрожат, но я ковыляю следом. Наверное, беднягу возчика накрыло повозкой. Надо ему помочь.

Отец оказывается у повозки раньше меня и пытается ее поднять. Я тоже берусь за деревянный борт, и вместе мы переворачиваем повозку и ставим ее на колеса. По-моему, она не такая уж тяжелая, но отец совсем запыхался.

Извлеченный на свет возчик издает вздох облегчения.

— Спасибо, спасибо! — благодарит он.

Отец помогает ему подняться.

— Ваши лошади убежали в сторону гор. Пожалуй, в одиночку вам их не поймать. Понадобится помощь.

— Да, разумеется! — Возчика пошатывает. Он снова благодарит отца, а потом ковыляет к городским воротам, придерживая одну руку другой.

Меня охватывает гордость. Отец спас этого человека, а я спасу всех остальных несчастных жителей Брайра.

Рука об руку мы идем по дороге обратно к лесу.

— Он поймает своих лошадей?

Отец смеется:

— Поймает, хотя повозиться придется.

— А я все правильно сделала? — спрашиваю я.

— Да, конечно. Ты превзошла все мои ожидания.

Идти мне становится легко-легко. Отец мной доволен. Что может быть прекраснее?

— Ты мне сегодня расскажешь о предназначении?

Он сжимает мою ладонь и похлопывает по плечу.

— Да, милая. Сегодня вечером ты узнаешь, зачем я тебя создал.

Я улыбаюсь ему так широко, что, кажется, зубами чувствую солнечное тепло.

Наконец-то я готова.

Вечером, когда жаркое съедено, а тарелки — вымыты, отец усаживает меня у камина. Пиппа лежит возле его ног и бдительно следит за каждым моим движением. Подозреваю, что летучая собачонка даже спит вполглаза — боится, как бы я ее не слопала.

Впрочем, зря боится, хоть я ее и дразню. Слишком уж она жилистая, на мой вкус.

До сих пор по вечерам мы с отцом читали у камина волшебные сказки. Но сегодня пухлый старый том остается на полке. Этим вечером меня беспокоят другие вещи. Мое дело. Моя цель.

Я сижу у очага на полу, возле отцовского кресла. Ноги я поджала под себя. Хвост все время норовит дернуться, и сдерживать его мне трудновато. В глазах отца я вижу любовь и восхищение. Он хочет, чтобы я наконец-то занялась тем, для чего была создана.

— Кимера, помнишь, что я тебе рассказывал о колдуне?

— Он убил меня и мать. И у других людей дочерей — тоже.

Отец кивает.

— Он проклял Брайр, наслал на город страшную заразную болезнь. Болезнь эта порождена магией и расползается, словно зараза. Она поражает лишь девочек. Взрослые и мальчики не болеют, они лишь переносчики. Колдун проклянет одного-единственного путника по дороге в город — и болезнь начинает распространяться. В Брайре пришлось ввести карантин для больных. Больше ничего не оставалось.

— А я? — спрашиваю я. — Я могу заболеть?

— Нет, — отвечает отец. — Я сумел обмануть колдуна. Ты не просто девочка. Ты еще и птица, и змея, и кошка. Проклятие тебя не коснется.

Я улыбаюсь. Отец все предусмотрел. Нас никакой колдун не перехитрит.

Отец вздыхает и откидывается на спинку кресла.

— Беда в том, что обычно сестры милосердия боятся идти в больницу, где установлен карантин. Больные девочки угасают день ото дня, но заботиться о них осмеливаются лишь бездетные женщины, а стерегут больницу от колдуна только те мужчины, у которых нет семей. Конечно, колдуну не составляет труда проникнуть в больницу, выкрасть девочку и бросить ее в темницу.

По коже пробегает холодок.

— А меня он тоже держал в темнице?

Отцовское лицо становится мягче.

— Не знаю, милая, — говорит он. — Когда я нашел тебя, все было уже кончено.

— Ты знаешь, где эта темница?

— Знаю. Она спрятана на виду у всего города, совсем как ты на дороге сегодня днем. Вот, я нарисовал карту. — Он вытаскивает из лежащей на столике книги лист бумаги и протягивает мне. — Ты проберешься к девочкам и освободишь их. Ты остановишь колдуна.