Владислав Крапивин - Оранжевый портрет с крапинками

— Может быть, еще встретитесь, — сказала Юля.

— Может быть… Юль, ты про песню о рыжем коне смотри не забудь.

— Не забуду… А в этой истории с уколом ты не прав.

— Почему? — слегка ощетинился он.

— Подумай своей головой. Ты его спасал от пустяшной боли, а укол этот спасает человека от самых больших болезней. Что важнее? И если бы он без прививки остался, а потом заболел, тогда что? Из-за тебя…

— Ну… — Фаддейка посопел и вскинул веселые глаза. — Ничего же не случилось. Он оказался смелый в конце концов… А в уколы я не верю, глупости это.

— Почему же глупости!

— Конечно… Как получается! Чтобы спасти человека от большой болезни, надо загнать в него маленькую заразу. Разве так может быть?

— Может.

— Значит, чтобы человек не стал настоящим предателем, он должен сделать, что ли, маленькое предательство?

— Вот это рассуждение… — озадаченно сказала Юля. — Ты… что-то не так. Одно дело жизнь, а другое медицина. Ты не запутывай себя, Фаддейка. И других не запутывай.

Он молчал довольно долго. Потом, глядя под ноги, сказал:

— Себя я все-таки запутал…

И конечно, тревога за него опять ухватила Юлю неласковой лапой. И конечно, Юля сразу спросила:

— Фаддейка, что случилось?

— Я скажу… Я и приехал, чтобы сказать…

Он остановился. Быстро взглянул Юле в лицо и опять уставился на ботинки. Десятки разных догадок проскочили в голове у Юли, в том числе и довольно страшные.

Но все оказалось проще.

Проще ли?

— Юля, когда человек самое честное слово дал, а потом нарушил, он предатель?

— Опять ты про свое… — осторожно сказала Юля.

— Нет, ты ответь.

— Ну… вообще-то это нехорошо. Но как я могу сказать точно? Я же не знаю, в чем дело…

— Хоть в чем, — отрезал он. — Ты сама понимаешь, что это предательство.

— Фаддейка, — шепотом спросила она, — а как это с тобой получилось? Ты уж расскажи…

Она думала: ему надо рассказать, чтобы меньше мучиться. Но Фаддейка возмущенно фыркнул:

— Со мной! Со мной это не получилось. — И сказал тише: — Но я не знаю, как быть.

Юля молча ждала.

— Я слово дал, а теперь понимаю, что зря. А что делать? От него может кто-нибудь освободить?

— От слова? Тот, кому ты его дал.

— Да… а если сам себе! Разве сам себя могу?

«Нет, самому нельзя, — подумала Юля. — Это было бы слишком просто». И вздохнула.

— Но ведь кто-то может, — шепотом сказал Фаддейка. — Лучший друг может?

— Лучший друг… наверно, да.

Он взял ее за руку, как тогда на ночном берегу, в первый вечер знакомства. Как братишка. И сказал со спокойным вздохом:

— Тогда хорошо.

Теплея от благодарности к Фаддейке, и боясь за него, и радуясь, что есть он вот такой на свете, Юля проговорила:

— Но ведь я… но ведь друг, чтобы освободить от слова, должен знать, про что оно.

Он ковырнул ботинком нашлепку грязи на доске тротуара.

— Я дал слово, что не буду встречаться с одним человеком. Никогда в жизни. Потому что он меня бросил… когда я маленький был…

Обо всем догадавшись, Юля сказала негромко:

— Это бывает. Сперва решил что-нибудь, а потом понимаешь, что поспешил…

— Я не спешил. Я долго думал… Но сейчас опять думаю. Я ведь ничего про него не знаю. Может, он не виноват… Он теперь меня ищет. Вдруг ему плохо, а я… ну, я не знаю…

— Я понимаю, — сказала Юля.

Он глянул с сомненьем: понимает ли? И проговорил насупленно:

— На свете столько людей, которым плохо. А если еще одному… Сперва кажется, что пустяк. А потом — колокола…

«Какие колокола?» — хотела спросить Юля. Но смолчала. Ей вдруг показалось, что Фаддейка может заплакать. Она быстро сказала:

— Конечно, я освобождаю тебя от твоего честного слова.

Фаддейка глянул на нее хмуро и требовательно:

— Так быстро нельзя. Это надо серьезно. Ты должна подумать и все решить.

— Хорошо, я подумаю.

— Я тебе все расскажу, и ты решишь. Ладно? Можно ведь и не сегодня. У нас ведь еще будет время…

…Фа-Тамир устало проговорил:

— Все осталось… И мы, и пески. И колокола… Вы слышали, князь, старую сказку, что иногда они звонят сами собой? То ли в предвестии новых бед, то ли в память о ком-то…

Урата-Хал промолчал. Или не расслышал, или обдумывал ответ. Но полковник легкой конницы Дах, безмолвно слушавший беседу начальников, вдруг сказал:

— Простите меня, маршал, простите, князь, но я должен сообщить то, о чем не решался говорить раньше… Колоколов нет.

— Как нет? — Князь тауринов недоуменно вскинул голову. — Их сняли? Где и сколько? Кто?

— Неужели кто-то решился нарушить обычай? — сумрачно спросил Фа-Тамир. — Тогда и другие запреты будут развеяны, как песок…

— Их не сняли. Их нет вместе с башнями и арками…

— Говори яснее, Дах, — нахмурился Фа-Тамир. И ощутил, как сбилось с ритма сердце. Будто конь оступился.

— Мы хотели похоронить Хоту-Змейку у подножья двойной башни, прозванной «Брат и сестра». Ее колокол на рассвете всегда блестел, как звезда… Мы не увидели башни. Место, где она стояла раньше, нашли по трем высохшим деревьям, но от башни не было и следа. Ни фундамента, ни даже камня. Только песок.

— Вы ошиблись местом, полковник, — сказал Фа-Тамир.

— Когда возвращались к Стану, я приказал держать на холм с каменными столбами, где висели три колокола. Их тоже нет… Я бросил в пески полсотни всадников, они к середине дня вернулись в смущении. На всем пространстве, что успели они обскакать, не жалея коней, нет ни одного колокола. И словно не было никогда… То же говорят кормчие двух лодок. Не видя привычных знаков, они заплутали в песках…

Урата-Хал покачал головой, бросил повод и скрестил на груди руки.

Фа-Тамир сказал:

— Еще одна загадка нашего мира. Это смутит многие умы.

Вождь тауринов усмехнулся:

— Только не их… — Он показал на гребень стены, где четверо мальчишек весело спорили и смеялись, готовясь отпустить еще один шар.

Они отпустили его.

Шар — большой, ярко-оранжевый — проплыл над всадниками. На нем было нарисовано смеющееся лицо с прищуренным глазом и крупными темными веснушками.

Кони стали. Всадники, запрокинув коричневые лица, смотрели, как шар уходит в непривычно посветлевшее небо…

— У нас ведь еще будет время, — сказал Фаддейка.

«А правда, у нас еще будет время!» — радостно подумала Юля. Фаддейка дергал ее за левую руку, правой она сдернула с него вязаный колпачок и растрепала его апельсиново-морковные кудри. Тогда он заулыбался и сказал:

— А про песню не забудь. Сегодня же споешь.

— Ох, ну какая я певица?.. Да ладно, ладно, попробую.

Они зашагали к калитке, и почти сразу Юля услышала, что кто-то идет по пустой улице следом — большой и осторожный. Оглянулась.