Владислав Крапивин - Тополиная рубашка

Настя объяснила, что я должен сделать. Надо пробраться в дом, снять с шеи спящего Хозяина ключик и отпереть на Хозяиновой руке браслет.

— Ты легонький, проберешься потихоньку, — тепло шептала мне в ухо Настя. — А как отопрешь колечко-то, все уже не страшно будет. Ключик, он сразу рассыплется, а Хозяин, если проснется, пущай ругается, силы-то у него не станет. Да ты и не слушай, лети себе домой сразу, вот и все...

— А ваши браслеты? — спросил я. — Их-то кто отопрет, если ключика не будет?

— А и не надо, — со смешком отозвалась Настя. — Они сами развалятся. Это ведь одна видимость, что они по отдельности заперты, а по правде-то они в одну цепочку связаны, потому нас Хозяин и держит. А в цепочке если одно колечко рвется, вся в ней сила пропадает...

А еще Настя сказала, что людей со ржавыми кольцами полным-полно на белом свете. У некоторых эти кольца на виду — у тех, кто колдуны да ведьмы, — а у многих они незаметны. Кое-кто про них и сам не знает, не ведает, что в душе у него завелась ржавая зараза. И вот этих людей могу я освободить от Хозяина, если не побоюсь. И никто другой это сделать не может, потому что лишь у меня есть тополиная рубашка.

И вот я летел... Ржавый лес начинался за железной свалкой, где в прошлое полнолуние танцевали ведьмы. Раньше я бы рассказу про лес не поверил, потому что знал: за свалкой кончается ответвление лога и там, наверху, стоят ветхие домишки и тянутся огороды. Но сейчас все было по-другому, по сказочным законам, и я ничуть не сомневался, что скоро окажусь над ржавым лесом.

Летел я низко по руслу речки Тюменки, среди поросших осокой берегов. Я это делал на всякий случай: вдруг у Хозяина есть перед лесом тайные караульные посты! Я торопился и скорость развил такую, что на поворотах меня заносило к берегу, и тогда коварно царапалась осока. По журчащей и ребристой воде передо мной неслось скомканное отражение луны. Она сияла в эту ночь ярче прежнего. Воздух, который летел навстречу, обдавал меня болотистыми запахами.

Потом я учуял запах ржавчины и различил впереди темные груды свалки.

Подлетел. Медленно поднялся над железными кучами. За свалкой не было домиков и огородов, а тянулось что-то черное и лохматое, и ветерок все сильнее пах сырым железом.

Настя говорила, что треугольная поляна с домом Хозяина лежит в железной чаще, к югу от свалки. Я прикинул, где он, юг, и двинулся вперед.

Теперь я летел не очень быстро и не очень низко, метрах в двадцати от верхушек леса. Это и правда был лес — непривычный и страшный. В свете луны я видел, как громоздятся, переплетаются и тянутся вверх, принимая вид деревьев, черные разветвленные трубы, рваные кровельные листы, клубки и плети колючей проволоки. И еще всякий старый, искореженный металл. Мертвый, никому не нужный... Я подумал, что в этой ржавой путанице может укрываться стража Хозяина. А меня так хорошо видно в ясном небе, и так ярко блестит при луне тополиная рубашка.

Я почувствовал себя беззащитным! И взмыл в высоту, чтобы из леса не шарахнули по мне из какой-нибудь ржавой пушки.

Но почти сразу я успокоился. Настя ведь ни словечком не обмолвилась, что у Хозяина есть часовые. Она рассказывала, что он спит спокойно и крепко, потому что знает: никто к нему не проберется.

Страх у меня пропал. Почти. Вообще-то я немножко боялся, но не Хозяина. Хозяин что мне сделает? В крайнем случае взовьюсь свечкой и пусть ловит в небе! Я боялся, что не сумею добыть ключик и отпереть браслет. Тогда столько людей останутся ржавыми пленниками! И я буду виноват! И эта моя вина будет такой громадной по сравнению со всеми прежними... Раньше-то что я делал плохого? Ну, двойки иногда скрывал от мамы. Ну, лодырничал, не хотел на рынок за картошкой ходить. Бывало, трусил перед дракой. Случалось, что Леську шлепал, если тот крепко надоедал (правда, потом всегда жалел его). А еще что? Да, патроны, которые свистнул у Артура Сергеича. Это дело посерьезнее... Но все равно от этого никто, кроме отчима, не пострадал. А теперь если струшу или растеряюсь, тогда что? Тогда хоть прямо с высоты головой о железяку...

Ну почему так получилось? Почему именно я должен лететь к Хозяину?

"А когда просто так летал, небось радовался! — сказал я себе. Или не я сказал, а скорее, тот мальчишка, который прилетал ко мне из лунного озера. — Тогда вон какой счастливый был, что есть у тебя тополиная рубашка..."

"А ведь правда", — подумал я. И понял, что за прежние радости надо платить. Добром за добро. Такой закон у сказки и у жизни. Иначе ты будешь не человек, а последняя ржавая лягушка. Я это понял смутно, без слов, но сделалось спокойнее. И смелости стало побольше. Словно я наконец-то превратился в того ясного и храброго мальчишку... И когда я увидел с высоты треугольную поляну, я уже твердо знал, что все сделаю как надо...

Я, пока летел, думал, что дом Хозяина — это громадный железный замок, опутанный колючей проволокой, и что мне придется пробираться по ржавым переходам и гулким лестницам.

А на поляне стоял мятый троллейбус без колес. Я сразу понял, что это троллейбус, хотя никогда их наяву не видел (разве что в кино). Над обшарпанным фургоном торчали длинные погнутые "усы". Краска на троллейбусе облупилась, темнели ржавые пятна, однако окна почти все были целые.

Поляну покрывала аккуратная трава. Ее заливал ровный голубой свет, она искрилась (роса на ней, что ли?). Было пусто — ни кустика, ни холмика. Негде спрятаться. Только от троллейбуса падала короткая, очень черная тень. В эту тень я и приземлился на полной скорости — почти упал. Посидел на корточках в траве — она оказалась сырой и холодной. Подождал, когда перестанет прыгать сердце. Оглядел ряд троллейбусных окон. В стеклах отражалось светлое небо, и лишь одно окно было черным и пустым.

На четвереньках я подобрался к окну. Встал, ухватился за край. Царапая коленками железо, подтянулся, заглянул в ржавую пустоту... И сразу в локти мне впились железные колючки, меня дернули в сторону, я услышал проволочный скрежет...

Меня держали за руки два чудовища. Две косматые железные куклы ростом со взрослого дядьку. Они состояли из клубков колючей проволоки. Вместо головы — комок ржавого железа, ни лица, ни глаз. Понятно было, что нисколечко они не живые, а вроде заводных.

Я подумал, что все пропало, но — удивительное дело — в тот момент ничуть не испугался. Потом я узнал, что такое состояние называется по-научному "защитная реакция организма". Ну вот, из-за этой реакции я и вел себя спокойно. Проволока въедалась в голые руки, и я сказал:

— Пустите вы, болваны, больно ведь.

Но колючие болваны покачивались с легким скрежетом и не пускали.

Они не очень крепко держали, я мог бы вырваться, но понимал, что ржавыми шипами-издеру кожу.