Диана Джонс - Дорога ветров

— Ох, красота! — сказал Йинен. — Мы — самая удачливая яхта в мире. Можно, я закреплю ее на корме?

— Давай! — согласился Митт.

— Какая прелесть! — проговорила Хильди, поглаживая Либби Бражку, пока Йинен отматывал кусок бечевки. — Мне всегда хотелось такую, но нам не разрешали покупать что-то на лотках. Эти ягоды шиповника! Откуда она у тебя?

— Пока я был в бегах, — ответил Митт, — мне ее на счастье подарила одна торговка.

— Ты хочешь сказать — она знала, что ты в бегах? — спросила Хильди, неохотно отдавая Либби Бражку брату, чтобы тот смог привязать ее позади румпеля.

— Нет,— ответил Митт, глядя на плавно вздымающийся горизонт. Ему хотелось, чтобы эта дуреха поняла, каково в Холанде живется таким, как он. — Она узнала, что я в бегах, сразу же после этого. Пришли солдаты и стали обо мне спрашивать. Она подарила мне Либби Бражку, чтобы меня подбодрить: видишь ли, лицо у меня было вытянутое, словно канава на Флейте, — я ведь не знал, куда мне податься и что делать. А потом, когда солдаты спросили торговку, ей пришлось сказать, что она меня видела. Она не посмела не сказать. Таковы люди. У вас все по-другому.

Йинен обдумывал услышанное, пока тщательно привязывал восковую фигурку.

— Мы ведь сейчас тоже в бегах, в каком-то смысле. Почему у нас все по-другому? Если какой-нибудь рыбак увидит «Дорогу ветров», то расскажет об этом. И меня это ничуть не расстраивает.

Йинен упустил главное. Митт подумал о Мильде, Хобине и малышках и обо всех прибрежных жителях, которым нравилось, как он продает рыбу, о десятках людей, которых он больше никогда не увидит... Подумал — и так разозлился на Йинена, что ему захотелось спихнуть богатенького мальчишку в море.

— Но вы ведь не поставили себя вне закона, так?

— Нет, поставили, но по-другому,— возразила Хильди.

Ей тоже показалось, что Йинен упустил главное, и она решила, что загладить это можно, только убедив Митта в том, что у них тоже есть свои трудности. Она рассказала ему об их притворном бегстве при помощи разорванного покрывала, а потом — о настоящем, с пирогами. Митт едва удержался от ухмылки. Для них все это было игрой.

А вот Йинен вовсе не считал, будто он что-то упустил. Он с восторгом смотрел на Либби Бражку, которая уже блестела от мелких водяных брызг, и с гордостью — на Старину Аммета, поднимавшегося и опускавшегося на бушприте, и обдумывал все, что он теперь знал о Митте. Все это не складывалось как надо, и ему захотелось понять, в чем дело.

— Послушай, — сказал он. — Ты ведь должен был знать, что тебе придется пуститься в бега и каково тебе будет после того, как ты бросишь бомбу. Разве ты не строил никаких планов бегства?

— Ты стоял и ждал, пока взорвешься? — спросила Хильди, вспомнив странное поведение Митта на берегу.

Митт устремил взгляд на вздымающийся и опадающий горизонт. Он решил, что ему следует все рассказать своим попутчикам, раз уж они поведали ему о своем глупом побеге с пирогами. Однако в истории Хильди была какая-то странность — что-то не совсем складное. Митт ощущал это так же ясно, как, похоже, это чувствовал в отношении него Йинен.

— Планы были, их составили «Вольные холандцы», — объяснил он. — Но я не слушал их, потому что собирался дать себя поймать. Я хотел убить Хадда, а потом, после ареста, сказать, что меня подучили «Вольные холандцы». Так я отомстил бы за донос на моего отца. Это ведь они его выдали! Я планировал это полжизни. Можно сказать, что моя мать растила меня для этого. А потом ваш отец взял и за полсекунды все испортил. Вот почему я там застыл — из-за того, что все пошло прахом!

Йинен и Хильди молчали. Митта не удивило то, что он их ошеломил. Он оторвал взгляд от горизонта и заметил, как они переглянулись — не потрясено, а очень недоуменно.

— Все пошло прахом! — зло, напористо повторил он. — Я три года собирал порох. Мы с матерью строили планы целых пять лет. А потом ваш отец, вместо того чтобы хватать меня, пинком отшвыривает бомбу! Я бегу прямо на этих дурней-солдат, а они меня упускают! И что мне было делать потом? Идти к дворцовым воротам и кричать: «Вот он я!»?

— Дело не в этом, — отозвался Йинен. — Ты говоришь, что все доносят из-за того, что им страшно. И я тебе верю. Но тогда почему ты винишь за донос вольных холандцев и не винишь ту женщину, которая подарила тебе Либби Бражку?

— Она ведь не была мне другом, так? — резковато бросил Митт.

Наступило новое молчание, удивленное и неловкое.

Его заполняли только звуки снастей «Дороги ветров» под ветром, который, похоже, стал слабеть. Хильди и Йинен снова переглянулись. Оба думали о сыне графа Ханнартского и пытались решить, как высказать то, о чем думают.

— Мне трудно судить о том, какой должна быть мать, поскольку я свою маму не помню, — осторожно проговорила Хильди.— Но...

Она замолчала и растерянно посмотрела на Йинена.

— Но ведь ты же знал, — выпалил Йинен, — и твоя мать знала, что случается с теми, кого арестовывают за такие вещи? Ты знаешь про моего дядю Харчада?

Лицо Харчада и тот жуткий страх, который вселился в Митта при виде него, теперь соединились в его подсознании с кошмаром о Кандене, ковыляющем к двери. Его кожа под курткой покрылась мурашками. Но он не собирался признаваться Хильди и Йинену в том, что он чувствует.

— Я кое-что слышал о нем. Хильди содрогнулась.

— Я видела. Кое-что.

— Вот почему мы сказали, что отвезем тебя на Север, — добавил Йинен.

— Спасибо, — отозвался Митт.

Он снова пристально уставился на горизонт. Ему было непонятно, что с ним происходит. Ему было холодно и тошно. Он постарался прогнать Кандена и Харчада из своих мыслей, но все равно ему казалось, что на него лег тяжелый груз, от которого болела голова и очень хотело поморщиться. Йинен и Хильди изумленно смотрели на него: лицо Митта вдруг стало совсем старым, так что в нем не осталось почти ничего детского.

— Послушайте, — сказал Митт минуту спустя. — Я снова устал. Ничего, если я пойду и лягу?

Хильди безмолвно приняла от него румпель. Митт нырнул в каюту и провалился в тяжелый сон.

— Йинен, зачем тебе понадобилось все это говорить? — прошептала Хильди, что было совершенно несправедливо.

— Потому что я не понял, — ответил Йинен. — Я и сейчас не понимаю. Почему он вдруг пошел спать?

— Думаю, потому что ты... мы слишком сильно расстроили его, — предположила Хильди. — Он страшно запутался. Наверное, это потому, что он необразованный.

— Он и меня запутал, — сердито буркнул Йинен. — Я даже не знаю, жалеть его или нет.

Начал накрапывать дождь.

Йинен с Хильди нашли брезент и завернулись в него. Дождь стал усиливаться, а ветер постепенно крепчал, и волны стали такими крутыми, что Хильди было трудно управлять яхтой и одновременно удерживать парус. Парус стал желтовато-серым и тяжелым от дождевой воды.