Диана Джонс - Воздушный замок

Пока солдат говорил, Полночь взобралась Абдулле на колени и принялась, мурлыча, тереться о его щеку, чем изрядно его поразила. Абдулла был вынужден признать, что польщен. Раньше Полночь исключительно допекала его – как и джинн, и солдат, не говоря уже о Судьбе.

– Если я пожелаю ковер, – заметил он, – то готов поспорить, что несчастья, которые пошлет нам джинн, с лихвой перевесят пользу, которую мы от него получим.

– Спорите? – обрадовался солдат. – До смерти люблю поспорить. Спорим на золотой, что от ковра будет больше пользы, чем неприятностей?

– Пожалуйста, – отвечал Абдулла. – И снова все выходит по-вашему. Не устаю поражаться, друг мой, почему вас не повысили в чине до командующего этой вашей армией.

– И я, – кивнул солдат. – Из меня бы вышел отличный генерал.

На следующее утро они проснулись в густом тумане. Кругом было сыро и бело, и за ближайшими кустами ничего не было видно. Полночь, дрожа, прижалась к Абдулле. Когда Абдулла поставил перед собой бутылку с джинном, вид у сосуда был донельзя обиженный – даже против обычного.

– Выходи, – сказал Абдулла. – Мне надо загадать желание.

– Я могу удовлетворить его прямо отсюда, – гулко заявил джинн. – Ненавижу эту сырость.

– Отлично, – отвечал Абдулла. – Хочу получить обратно мой ковер-самолет.

– Готово, – сказал на это джинн. – И пусть это отучит тебя заключать глупые пари!

Некоторое время Абдулла выжидательно оглядывался, но ничего не происходило. Затем Полночь вскочила. Из солдатского ранца показалась мордочка Шустрика-Быстрика, уши у которого так и развернулись к югу. Поглядев в ту сторону, Абдулла решил было, что слышит легчайший шепот, какой производит ветер или что-то рассекающее туман. Вскоре туман всколыхнулся – снова и снова, все сильнее. Ковер серым пятном возник над головой и спланировал на землю рядом с Абдуллой.

На ковре был пассажир. Свернувшись калачиком, на нем мирно спал разбойного вида мужчина с большими усами. Крючковатый нос вжимался в ковер, однако Абдулла разглядел золотое кольцо, полускрытое усами и грязным головным покрывалом. В одной руке мужчина сжимал инкрустированный серебром пистолет. Не оставалось никаких сомнений в том, что это снова Кабул Акба.

– Кажется, я выиграл спор, – прошептал Абдулла.

Разбойник шевельнулся и сердито забормотал – то ли из-за этого тихого шепота, то ли из-за холодной сырости. Солдат прижал палец к губам и замотал головой. Абдулла кивнул. Если бы он был один, то ломал бы себе голову, что же теперь делать, однако в обществе солдата он чувствовал себя едва ли не ровней Кабулу Акбе. Абдулла тихонько всхрапнул и шепнул ковру:

– Выбирайся из-под этого человека и повисни в воздухе передо мной.

По краю ковра пробежала дрожь. Абдулла видел, что он пытается повиноваться. Ковер сильно дернулся, однако было очевидно, что Кабул Акба слишком тяжелый и выскользнуть из-под него невозможно. Тогда ковер решил попробовать по-другому. Он на несколько дюймов приподнялся в воздух, и не успел Абдулла понять, что он собирается делать, как ковер выскочил из-под спящего разбойника.

– Не надо! – ахнул Абдулла, но опоздал. Кабул Акба грянулся оземь и проснулся. Он сел, потрясая пистолетом и крича что-то на непонятном языке.

Солдат проворно, хотя и с ленцой, взял зависший в воздухе ковер и обернул его вокруг головы Кабула Акбы.

– Пистолет у него заберите, – велел он, удерживая отбивавшегося разбойника обеими смуглыми руками.

Абдулла упал на одно колено и вцепился в могучую лапу, сжимавшую пистолет. Это была очень могучая лапа. Вырвать из нее пистолет Абдулла никак не мог. Он мог лишь вцепиться в нее и мотаться туда-сюда, сокрушая все кругом, потому что лапа пыталась его стряхнуть. Солдат рядом с Абдуллой тоже мотался туда-сюда. Кабул Акба был просто невероятно силен. Болтаясь в разные стороны, Абдулла попытался ухватить один разбойничий палец и отогнуть его от пистолета. Но на это Кабул Акба взревел и вскочил, а Абдулла отлетел в сторону, причем ковер каким-то образом оказался обернут вокруг него самого, а не вокруг Кабула Акбы. Солдат держался. Он держался, несмотря на то, что Кабул Акба продолжал подниматься, рыча и рокоча, словно падающий небосвод, а солдату теперь приходилось держать его не за плечи, а за пояс, а потом за колени. Кабул Акба закричал громоподобным голосом, поднялся еще выше, став еще больше, и вот уже ноги у него так раздулись, что обхватить их разом было невозможно, и солдат сполз вниз, угрюмо вцепившись в голень под широченным коленом. Нога попыталась пинком сбросить солдата, но ничего у нее не вышло. После чего Кабул Акба распростер огромные кожистые крылья и попытался улететь. Однако солдат все держался, хотя и сполз еще ниже.

Абдулла глядел на все это, пытаясь выбраться из-под ковра. Еще он заметил, как Полночь высится над Шустриком-Быстриком, защищая его – она стала даже больше, чем когда пугала полицейских. Но даже этого было мало. Кабул Акба превратился в громадного ифрита – прямо-таки громаднейшего из громадных. Верхняя его половина терялась в тумане, вихрившемся под ударами громадных крыльев, а взлететь ифрит не мог, поскольку солдат якорем повис на его чудовищной когтистой ноге.

– Говори же, о громаднейший из громадных! – крикнул Абдулла в туман. – Семью Великими Печатями заклинаю тебя – довольно сражаться, говори!

Ифрит перестал реветь и прекратил яростно махать крыльями.

– Ты меня заклинаешь, смертный? – прогрохотал сверху гневный голос.

– Да, заклинаю! – ответил Абдулла. – Отвечай, что ты делал с моим ковром в обличье презреннейшего из кочевников! Ты нанес мне оскорбление по меньшей мере дважды!

– Хорошо, – сказал ифрит. Он принялся тяжеловесно сгибать колени.

– Можно отпустить, – сказал Абдулла солдату, который, не зная законов, повелевающих джиннами и ифритами, по-прежнему держался за могучую ступню. – Теперь он обязан остаться здесь и ответить на мои вопросы.

Солдат осторожно отпустил ифрита и вытер пот с лица. Ифрит сложил крылья и встал на колени, но даже на коленях он был высотой с дом, а его лицо, проступавшее сквозь туман, оказалось просто ужаснее некуда. Абдулла еще раз бросил взгляд на Полночь, которая снова стала обычного размера и метнулась в кусты, унося за шкирку болтающегося Шустрика-Быстрика. Однако отвлечься от лица джинна было невозможно. Абдулла уже видел, хоть и очень недолго, этот пустой карий взгляд и золотое кольцо в крючковатом носу – когда на его глазах в саду похитили Цветок-в-Ночи.

– Поправка, – сказал Абдулла. – Ты оскорбил меня трижды.

– А, гораздо больше, – угодливо прогрохотал ифрит. – Так много раз, что я сбился со счета.

При этих словах Абдулла неожиданно для себя сердито скрестил руки на груди: