Георгий Юдин - Спасенная душа [Рассказы. Сказки. Притчи]

— Да прилепится человек к жене своей, и будут оба в единой плоти, и что Бог сочетал, человек да не разлучит!

И у Любаши от страха Божия и от счастья щеки алеют.

— Мужья, любите своих жен, как Христос возлюбил церковь и предал себя за нее.

Робко глянула молодая на суженого: будет ли таков?

— Любящий свою жену любит самого себя, ибо никто, никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее.

Седой священник торжественно подал им чашу с вином и напутствовал:

— Пить вам чашу до дна. Это значит — разделить судьбу до конца.

Когда кольца друг другу с трепетом надевали, у Андрея сердце грудь обожгло и душой вдруг услышал: «Отныне и навеки тебе одна жена».

Свадьба была великая, гостей полгорода, музыка, шуты, хохот, а молодые только друг дружку видят и друг дружку слышат.

Полгода пролетели, как один день, и вот призывает Андрея к себе тесть.

— Вот что, зять любезный, пора и о земных делах подумать. Поплывешь за главного с моими кораблями в Индию, там наш товар на заморский обменяешь и немедля обратно.

Ну, Любаша в плач, Андрею же хоть и жаль милую одну оставлять, однако гордится, что такое важное и опасное дело ему доверили. Пять кораблей, полны-полнехоньки дорогим товаром, под тугими парусами по синим волнам летят к неведомой Индии. На первом сам Андрей на ветру и в соленых брызгах стоит и нет-нет да и прижмет руку к груди. Там у него образок медный Богородицы с Младенцем, сама Любаша на шею надела.

— Глянешь на Богородицу — и нас с дитем вспомнишь, — сказала на прощанье и стыдливо руками округлый живот прикрыла.

Первые дни в Индии мужики, да и сам Андреи от страшенных слонов шарахались; как бы не раздавили невзначай. Дивились, что коровы у них по улицам в пыли валяются и не пасут их и не доят, как у нас в деревнях, а за священных почитают и с дорог не гонят. Недоверчиво на голых и многоруких богов каменных косились, а еду их старались не есть, только свою. Видели однажды, как в кипящий котел вместе с овощами повар змеюку шмякнул. Может, индийцу змеюка сахар, нам же она — смерть.

Чудеса чудесами, но торговали бойко и за неделю все свои товары на драгоценные камни, блестящие, яркие ткани и пахучие пряности обменяли. В самый последний день перед отплытием пошел Андрей по городу прогуляться и забрел в древний, разрушенный храм. Вошел в заросшие багряными цветами ворота и пожалел об этом.

В храме этом целая орда голозадых обезьян поселилась, и как увидели они Андрея, завизжали, запрыгали, зубы оскалили, за порты Андрея тащат, а одна даже на грудь вспрыгнула и всю рубаху от злости изорвала!

— Ну, чего разорались, идолы?! В аду вы, что ли? — расшвыривает их ногами и руками Андрей. — А ну, брысь!

И бегом от греха к воротам, а там, незнамо откуда он взялся, сидит в пыли черный, аж синевой отдает, индус в грязной чалме. Перед ним корзина, а из корзины здоровенная змеюка, с руку толщиной, торчит. Индус с закрытыми глазами на пузатенькой дудке чего-то заунывное гудит, а змеюка капюшон раздула от злости или, может, оттого, что музыку шибко любит, и у самого индусова носа покачивается.

Андрей бочком-бочком мимо индуса прошмыгнуть хотел, а тот вдруг гудеть бросил, глаза открыл и говорит не по-своему, а по-нашему:

— Ты, чужеземец, нарушил покой мертвого города и разозлил сторожей его. Ты, чужеземец, должен за это заплатить, иначе не выйдешь.

— Надо так надо. — Андрей достал горсть золотых монет.

Индус цоп их — и в корзину!

— Совсем мало дал, — гундосит, — видишь, змея шипит: еще хочет. Вот это давай! — И показывает грязным пальцем на иконку с Богородицей.

Андрей широкой ладонью образок накрыл.

— Я ваши обычаи почитаю, а ты моих не тронь. Этого я тебе вовек не отдам!

— Отдашь! Отдашь!! — завопил вдруг индус и сейчас же стал расти, расти, и змея его тоже, и выросли оба выше ворот! Нависли над Андреем, все небо закрыли и шипят злобно.

— Свят, свят, свят! — отпрянул назад Андрей и перекрестился.

Хоть и свои у них боги, а нашего креста колдун этот испугался, опять стал худым и маленьким, как прежде, а вот глаза такой адской злобой налились — у его змеи добрее.

— Попомнишь меня, Андреюшка, — трясется, как в ознобе, — будешь знать, как на великого чародея Мардария крест налагать!

— Уймись ты, колдун! — рассердился Андрей. — И змеюку свою мне в лицо не тычь, не то башку ей оторву.

— Великой принцессе Аммоне голову рвать?! — завизжал чародей и вдруг на одном месте завертелся юлой вместе со своей «принцессой», превратился в высокий пылевой столб и с воем улетел прочь.

Андрей же иконку поцеловал и скорым шагом из мертвого города к кораблям заспешил.

Вечером по сиреневой воде отплыли, слава Богу, и так шибко понесло их теплым ветром, что чайки едва за ними поспевали.

На девятый день все пять кораблей посреди моря встали, как в песке увязли, и ни туда ни сюда. Ветер дует, а они стоят, как на якоре! Мимо них другие корабли плывут, а они будто в лед вмерзли. Старые поморы насупились, меж собой шепчутся, видать, морской дьявол дани просит.

К вечеру, как только солнце померкло, вскипела вдруг пузырями вода возле кораблей и выплыло блестящее, черное чудище, похожее на скользкую медузу, но размером с кита. От великой волны корабли чуть не перевернулись, а нескольких моряков за борт снесло и ни один не выплыл.

Андрей в борт вцепился, кричит чудищу:

— Эй ты, зверь морской! За что корабли мои держишь?!

— Дани жду-у-у!! — тяжким голосом, как из преисподни, отвечает.

— Что ж тебе надо, жемчуга или золота?!

— Тебя-а-а!!

— Да за что же мне смерть такая?! — ужаснулся Андрей.

— За обиду великому Мардари-ю-у!

— Не бывать этому! — схватил в сердцах бочонок с солониной и швырнул в чудище.

А чудищу эта бочка — как слону слива! Однако оно осердилось и один корабль перевернуло. Корабль вместе с людьми — камнем на дно, а зверюга морская в воде колыхается и жутким голосом, от которого кровь стынет, воет.

— Не спрыгнешь в воду — всех утоплю-у-у!

Оглянулся Андрей на своих, глаза их, полные ужаса, увидел и говорит бодро:

— А что, братцы, приуныли? Не боись! Кому сгореть, тот не утонет! Если не выплыву, Любаше моей земной поклон и прощение, и дите мое в сиротстве не оставьте. Жене скажите, что не отступился от нее, потому что Бог навек мне ее дал. Ну, а вы простите, если кого обидел.

Перекрестился широко, «Благослови, Господи!» крикнул и спрыгнул вниз с борта, прямо на скользкую спину чудища, и вместе с ним на дно провалился, так, что только страшный водоворот на этом месте завертелся.

Корабли враз посрывались с этого гиблого места.