Надежда Надеждина - Не уходи, Аук! [Лесные сказки]

Сосны и ели выносливей к засухе. Узкая смолистая хвоинка испаряет гораздо меньше влаги, чем широкий, разлапистый кленовый лист.

Но разве может быть осенью засуха? Ведь чуть ли не каждый день льют дожди. Хоть и часты дожди и воды много, но корни ее уже не тянут, слишком холодной стала земля.

Вот почему каждую осень повторяется одна и та же история: солнце устраивает в лесу прощальный бал.

Теперь ты знаешь, о чем, срываясь с ветвей, шуршат осенние желтые листья: деревья готовятся к зиме.

А что расскажет тебе, упав на землю, последний лист? Осенний бал окончен. Березам и Липам, Вязам и Кленам, Осинам и Рябинам пришло время спать.

Эту историю рассказывала сорока. Она не только разносит по лесу последние новости, ей известны и старые были-небылицы.

Вообще-то сорока любит приврать. Как-то она похвасталась, что нашла кольцо с драгоценным камнем и будто он у нее в гнезде светится, как светлячок.

Но когда любопытная белка заглянула в сорочье гнездо, оказалось, что никакого кольца там нет. Простое зеленое стеклышко. И вовсе оно не светится, а тускло блестит.

Может, и на этот раз сорока соврала. Хотя она клялась, что эта семейная история передается из поколения в поколение, из гнезда в гнездо, из клюва в клюв, начиная с сорочьей прапрапрапрабабушки, лично знакомой с грозным филином Ху-Бу.

В те древние сорочьей прапрапрапрабабушки времена филины были огромные птицы, настоящие лесные разбойники. Они не прятались от солнца, охотились средь бела дня. Охотничий клич филинов «ху-бу!» стал именем самого могучего из них, предводителя стаи.

Сокол предложил Ху-Бу охотиться вместе и делить добычу пополам.

— Делиться с тобой?! — выпучил глаза филин. — Делятся с равным. А кто ты и кто я!

Ху-Бу мог на глазах пастуха выхватить из стада овцу и унести в крепких, как железные крючья, когтях.

Когда он хлопал крыльями, осенние листья срывались с веток и кружились в воздухе, словно хлопья красного и желтого снега.

Когда он хохотал, зайцы от страха перекувыркивались на бегу, у медведя шерсть вставала дыбом, а на волка нападала такая тоска, что хотелось выть, выть, выть…

Кончилось тем, что Ху-Бу зазнался, возомнил себя великим.

Из-за своей спесивости он не мог найти себе пару. И напрасно старалась сорока, сватая ему самых разных птиц.

— Чем плоха сойка? Прическа по последней моде — хохолок. Франтиха, но и хозяйка хорошая. Сколько желудей запасет на зиму!

— Нужны мне ее желуди! Твоя сойка первая в лесу сплетница. От ее трескотни разболится голова.

— Не нравится сойка, тогда слетаю на речку, посватаю тебе серую уточку. Вот уж чистюля! Купается сорок раз на дню.

— Знаем мы этих чистюль! Роется носом в болотной грязи, от нее лягушками пахнет. С такой женой стыдно в лесу показаться. Кривоногая, знает всего-навсего два слова: «кря-кря!».

— Ну, тогда выбирай сову. Недаром ее прозвали Мудрой. Ночью у нее в дупле гнилушка светится. Все-то она учится, учится. Понимает и птичий, и заячий, и мышиный языки.

— Вот и будет воображать себя умней мужа. Сгинь, сорока! Твои невесты мне не ровня.

Потом филин пожалел, что прогнал сороку. Без ее трескотни ему стало еще скучней. И особенно сильно почувствовал Ху-Бу свое одиночество весной, в пору майских песен.

У птицы одна песня, но в разное время ее надо понимать по-разному.

В апреле все лесные птицы становятся строителями. Они строят дома из прутиков, стебельков, травинок, даже из ивового пуха. Дома без окон и чаще всего без крыш. Зато очень быстро: за несколько дней дом готов.

Строится и невидимая изгородь. Птица песней огораживает свой участок. И предупреждает каждого, кто вздумал бы на него посягнуть: «Где я пою, там и живу, и охочусь! Все жуки и гусеницы, которые здесь ползают, мои! Все комары и мошки, которые здесь летают, мои! За эту добычу для моих детей, за куст, укрывший мой дом, за кусок неба над ним я буду биться клювом и когтями, так что пух и перья полетят!»

И в то же время песня — приглашение поселиться неподалеку: «Будем соседями, будем петь вместе! Если ты поешь лучше, я к тебе прислушаюсь, если я пою лучше — учись у меня!»

В мае все устроились и драк не бывает. Из яиц вылупились птенцы, и майская песня — это птичья колыбельная, песня семейных радостей и забот.

А забот много. Правильней было бы говорить не «волчий аппетит», а «птичий аппетит». По триста — четыреста раз птицы-родители опускают корм в разинутые рты, а прожорливым птенцам все мало: давай, еще давай!

Случается, что птицы-родители от усталости падают в обморок у гнезда.

И все равно каждой птице хочется иметь семью.

От веселых отцовских песен одинокому филину стало еще тоскливей. Он медленно расправил свои могучие крылья, чтобы улететь в чащу леса, где бы ему никто не докучал.

Но тут у подножия дуба, на суку которого сидел филин, что-то сверкнуло.

Солнечный луч упал на росинку, и она начала быстро расти.

В этой, ставшей огромной, словно полная луна, росинке Ху-Бу почудилось нежное девичье лицо.

Снова сверкнуло. Да так сильно, что филин зажмурился.

Когда он открыл глаза, то увидел на лесной поляне девушку. Совсем юную, тоненькую, с золотыми волосами. Казалось, что она не идет, а плывет, как лучистое облачко, не касаясь земли.

К ней, словно к солнцу, тянулись стебли, у ее ног распускались цветы. Весь лес просветлел. Птицы запели еще радостней. Ветер утих, перестал лохматить траву и, как послушный пес, улегся под кустом.

— Золотые волосы! — позвал девушку филин. — Остановись, красавица! Владыка леса хочет с тобой поговорить.

Девушка не остановилась, и оскорбленный филин пригрозил:

— Не хочешь добром — изловлю. От меня не уйдешь! Ухвачу когтями, небось заговоришь!

Но не так-то просто было поймать ту, которая, не задев ни одной ветки, проскальзывала сквозь густые колючие кусты. Девушка словно в прятки играла с Ху-Бу. То она перебегала от дерева к дереву, оставляя на зеленом бархате мха светящиеся следы, то взлетала вверх, и лучистое сияние озаряло макушки сосен.

Так повторялось не раз. На утренних зорях Ху-Бу гонялся за Золотоволосой. Искусный охотник, он легко настигал быстроногого оленя, а какая-то девчонка была неуловима.

Забыв свою спесь, филин пристал с расспросами к сороке:

— Кто эта девушка с золотыми волосами, которую я никак не могу поймать?

— И не поймаешь, ее никому не догнать. Это дочь солнца Лучик. Нет ничего быстрей света, и нельзя схватить когтями солнечный луч.