Надежда Надеждина - Не уходи, Аук! [Лесные сказки]

— Такая невеста мне подходит. На ней я женюсь.

— А ты ее спросил? Может, она тебя не любит?

— Отец прикажет — полюбит. Солнцу лестно со мной породниться. Я — владыка леса, солнце — владыка неба. Все будет нашим: небо и земля!

Сорока отказалась быть свахой, хотя старый филин обещал ей богатые подарки.

— Не долечу я до солнца. И не станет оно меня слушать. Сватайся сам.

— И посватаюсь! Мне не откажут.

Ху-Бу потребовал, чтобы его сопровождали филины, сычи, совы — вся многочисленная родня. Мудрая сова пыталась противиться. На нее налетели, чуть было не заклевали. И она подчинилась.

Утро выдалось пасмурное. А птиц поднялось в небо туча. Стало сумрачно. И лесные цветы по-вечернему сомкнули лепестки.

Сваты летели долго. Солнце все не показывалось. Ху-Бу, возглавлявший стаю, услышал за спиной голос Мудрой совы:

— Не верится мне, что солнце обрадуется сватам. Похоже, что нас никто не ждет.

— Закрой клюв, пучеглазая! — рассердился Ху-Бу. — Солнце заспалось, но скоро оно встанет. Вперед! Не отставать!

И снова птицы летели и летели среди облаков.

Все медленней становились взмахи усталых крыльев. Все чаще раздавались недовольные голоса:

— Ты обманул нас, Ху-Бу! Солнце не собирается с тобой породнимся. Мы измучились. Надо возвращаться домой.

Ху-Бу и сам чувствовал, что слабеет. Но гордость не позволяла ему признаться в этом.

С брав последние силы, он закричал:

— Солнце, проснись! Встречай жениха своей дочери, владыку леса! Если ты сейчас же не покажешься, значит, ты боишься меня!

И тогда густые серые облака раздвинулись. На филина и его свиту хлынул огненный поток.

Стая в ужасе отпрянула.

Но было уже поздно. От невыносимого жара скрючились крылья, задымились перья. Нестерпимо яркий свет обжигал глаза.

Очумелые птицы метались, сослепу сшибаясь друг с другом. И с жалобным криком камнем падали вниз…

Очнулся Ху-Бу в лесу. Он лежал на земле, и вокруг него прыгала его старая знакомая — сорока.

— Ты кто такой? Похоже, что родственник филинам, только рябой и ростом не вышел. Почему на земле валяешься? Смотри, попадешься в зубы к лисе.

— Да я ее в клочья разорву! — Филин привычно щелкнул клювом.

— Куда тебе! Не по когтям ищешь добычу. Был, правда, у нас филин Ху-Бу, не тебе чета, его все боялись…

— Почему «был»? — вздрогнул Ху-Бу.

— Потому что его нет. Зазнался. Полетел к солнцу свататься и пропал. Ворона Кар-Кара правильно предсказывала, что он не вернется. Теперь я должна оповестить об этом весь лес.

И сорока полетела, повторяя на лету:

— Пропал, пропал, пропал! Предсказание вороны сбылось. Нет больше великого Ху-Бу!

Старый филин с трудом доковылял до ручья. Взглянув на свое отражение, он понял, что сорока его не узнала. Он весь ссохся, съежился. Огромными остались только глаза, теперь они были красновато-желтые, словно в них попали солнечные искры.

На ржавчато-желтых перьях пестрели бурые подпалины. Из-за них сорока и назвала его рябым. Откуда они взялись? Может быть, это следы солнечных ожогов?

Ху-Бу поспешил спрятаться в дупло. Теперь при свете солнца он плохо видел. Но больше всего он боялся встречи с теми, кем раньше повелевал. Ведь если они узнают, чем окончилось сватовство, они его засмеют. Пусть лучше думают, что он не вернулся, навсегда остался у солнца в гостях.

Только в сумерки Ху-Бу осторожно выглянул из дупла. Кто заметит одинокую птицу в заснувшем лесу!

Но и в темноте его искали чьи-то светящиеся глаза.

На ветку рядом с филином опустилась Мудрая сова.

— Почему бы тебе не поохотиться, Ху-Бу? Я знаю, ты голоден. Так чего же ты ждешь?

— Не только я, все мои родичи, летавшие к солнцу со мной, погибнут от голода, — угрюмо ответил филин. — Тот уже не охотник, кто слепнет при свете дня.

— Зато теперь наши глаза хорошо видят в темноте, — возразила Мудрая сова. — Мы не останемся без добычи. Слушай шаги и голоса ночи, Ху-Бу!

Старый филин прислушался.

Должно быть, его слух стал тоньше и острей, потому что он ясно различал и мягкий заячий поскок, и неторопливый топот ежей, и шуршание палой листвы под мышиными лапками.

Солнце зашло, но жизнь в лесу продолжалась и при слабом свете звезд.

Вот какую удивительную историю рассказала сорока, если, конечно, не соврала.

Так ночь стала охотничьим временем филинов, сов и сычей. Солнечным днем эти птицы ночи беспомощны. Синичья стая может налететь на ошалевшую от света сову и обозвать ее самыми обидными словами, какие только есть в синичьем языке.

Но ночью уханье филина пугает птенцов дневных птиц, уснувших в гнезде под материнским крылом.

— Мама! Кто так страшно кричит? — проснувшись, робко спрашивают малыши. — Вдруг это в лес вернулся Ху-Бу, про которого рассказывала сорока?

О чем сейчас кричат ночью филины? Может, вспоминают те времена, когда их предок, перед которым трепетали птицы и звери, властвовал в лесу?

А может, грустят о том, что никогда-никогда не летать им в небе под яркими лучами солнца, которое несет всем — и птицам, и травам, и цветам, и деревьям, и зверям, и людям — тепло, радость и свет.

А теперь про кого будет сказка? Про ландыш и про шмеля.

По-моему, шмель заслуживает сказки. Он красивый. Он добрый. Я не знаю никого, ужаленного шмелем.

В конце лета рабочая пчела погибает. У нее настолько изношены крылья, что она не может летать. Но и шмеля не назовешь лентяем. Его бархатистый басок слышен весь день, как только сойдет утренняя роса, вплоть до вечерней росы.

Тычинки, которые он расталкивает, копошась в глубине цветка, словно желтой пудрой осыпают его своей пыльцой, и вылетает шмель из цветка весь желтый.

Летит и гордо гудит.

А почему бы ему не гордиться? Он, маленький шмель, служит великому делу продолжения жизни. Цветок, на который он перенесет пыльцу с другого цветка, даст семена. Из семян вырастут новые цветы.

Всему свое время. Одна из хитростей Аука в том, что ольха и орешник цветут в еще неодетом лесу, когда ничто не мешает ветру свободно носиться между ветвей. Одним дуновением, одним порывом он может опылить тысячи крохотных цветков орешника.

Стоит ветру качнуть ветку, и над ней поднимается желтое облачко высыпавшейся из сережек пыльцы.

Дымятся кусты. Само небо над лесом дымится.

Ветер работает быстро, но неряшливо. Пыльца оседает где попало. Даже весенние лужи становятся желтыми от запорошившей их цветочной пыльцы.