Диана Кинг - Мишки-гамми и Невезучки

Из дальнейших расспросов Ворчун выяснил, в какую сторону им следует идти, чтобы попытаться обнаружить останки воздушного шара.

В это время Вольдемар уже почти клевал носом. Он привык в госпитале спать по двенадцать часов в сутки. Чтобы не чувствовать себя совсем ненужным в этой компании, он приветливо улыбался всем и считал своим долгом благодарить каждого. Под конец его бедная голова не выдержала обилия впечатлений этого напряженного дня. Он чуть не уснул тут же, за столом.

«Ну совсем как ребенок, – умиленно подумал Ворчун, которому, кстати, предстояло вести Вольдемара на второй этаж и укладывать его в постель. – Интересно, как он собирается завтра вставать так рано?»

Владелец ослика подал свое транспортное средство к постоялому двору ровно в восемь часов утра. Участники спасательной экспедиции уже ждали старика. Увидев Вольдемара, ослик дружелюбно махнул ему хвостом.

Ворчун был свеж как огурчик. Глава экспедиции, напротив, выглядел ужасно. Ведь целых полчаса Ворчун щипал Вольдемара за нос и растирал ему уши, чтобы тот проснулся. Ворчун заставил его проглотить хотя бы яичницу. Ни о каком умывании не могло быть и речи. Яркий свет прекрасного солнечного утра резал глаза Вольдемару. В голове невыносимо шумело. Казалось, что все окрестные кошки специально собрались на газоне перед входом, чтобы своим оглушительным мяуканьем причинить несчастному Вольдемару максимум страданий.

Перспектива предстоящего путешествия, даже верхом на ослике, казалась Вольдемару, мягко говоря, малопривлекательной. Если быть до конца откровенным, он просто боялся, что его через пару километров стошнит. Но, как говорится, взялся за гуж – не говори, что не дюж!

Ворчун вел ослика под уздцы, а Вольдемара пристегнули к седлу ремнем и еще привязали веревками. Толстяк и Малыш брели позади, подстраховывая парня, чтобы тот случайно не свалился.

Первые три-четыре километра – полтора часа по горной тропинке – прошли для Вольдемара как в тумане. Ремни оказались отнюдь не лишними. Голова мальчика болталась из стороны в сторону, и всякий раз, когда ослик перешагивал камень, Вольдемар едва не падал с животного. Временами он принимался подозрительно икать, но Малыш вовремя давал парню воду.

Надо сказать, что горная дорога отнюдь не способствует восстановлению здоровья выздоравливающего. При каждом толчке тело Вольдемара подпрыгивало вместе с осликом, и многострадальная яичница подкатывала к самому горлу. Вольдемар пытался не жаловаться на жизнь, но мертвенная бледность его лица была более чем красноречива.

Время от времени Ворчун бросал на своего спутника короткие взгляды и сочувственно вздыхал. Он прекрасно понимал его состояние.

Спустя некоторое время Вольдемару полегчало, и он начал медленно оживать. На его щеках появился румянец, а в глазах – интерес к жизни.

– Ворчун, Толстяк и Малыш, вы только посмотрите, какая красота, какие интересные камни, я никогда не видел ничего подобного! – вертел головой по сторонам сын аптекаря, но мишки-гамми не обращали внимания на Невезучку.

Как бы то ни было, а на дорогу, которая на равнине заняла бы у них часа два, здесь, в горах, им пришлось потратить гораздо больше. Солнце уже перевалило через зенит и начинало клониться к западу, когда у ослика в животе неожиданно заурчало, и он остановился.

– Что, мы приехали? – поинтересовался Вольдемар.

– Похоже, ослик проголодался, – произнес Ворчун и принялся отстегивать ремни, которыми был привязан Вольдемар. – Его надо покормить.

К большому удивлению мишек-гамми, ослик слопал весь овес, который был у них, но с места не сдвинулся.

– Может, его надо и напоить? – предположил Толстяк.

Когда ослик выпил всю воду, он дружелюбно махнул хвостиком и тронулся в путь.

– В следующий раз, – пробурчал Ворчун, – когда он проголодается, мы уже не сдвинем его с места...

Лишь к вечеру путники подъехали к ущелью в Диких горах, где, по рассказам лесорубов, произошла катастрофа.

Ворчун, Вольдемар, Толстяк и Малыш заглянули в ущелье. Далеко внизу среди острых камней зияла внушительных размеров яма, наполовину заполненная мутной водой, из которой торчали обугленные прутья того, что когда-то было корзиной воздушного шара. Повсюду были разбросаны обгорелые лоскутки ткани. Они уже успели покрыться тонким слоем ярко-зеленого лишайника, и это их маскировало. На стене стремнины, зацепившись о выступ, висел продырявленный кусок ткани с остатками веревок.

– Этого я и боялся, – произнес Ворчун, закончив осмотр. – Ничего не осталось, воздушный шар сгорел, а я надеялся, что мы сможем найти хоть что-нибудь, – в его голосе слышалась неподдельная грусть.

Перед лицом разыгравшейся трагедии даже его разногласия с отцом Домиником отошли на задний план, хотя, казалось, он мог торжествовать, ведь ни к каким положительным результатам это дурацкое расследование не привело. И использование Вольдемара с его патологической невезучестью в качестве подсадной утки тоже ничего не дало, да и не могло дать. Он, Ворчун, говорил об этом в самом начале.

– Так вы считаете, что нет никакой надежды? – спросил Вольдемар, заранее зная ответ. Голос его предательски дрожал.

– Ты же сам все видишь! – Ворчун бессильно развел руками. – Здесь же все как... – он попытался подобрать подходящие слова, – как после землетрясения! Вряд ли кто-нибудь мог выжить в такой катастрофе! В лучшем случае девочка после падения осталась жива, но ты же сам видел, что на это ущелье обрушилась снежная лавина.

Вольдемар ничего не ответил. Он в отчаянии махнул рукой, повернулся, твердым шагом отошел от края ущелья и уткнулся головой в холодную гранитную скалу.

Ворчун не считал себя сентиментальным, но сейчас он до глубины души был тронут проявлением чужого горя. Не надо быть ясновидящим, чтобы понять, что Вольдемар, этот, в общем-то, ничем не приметный мальчуган, был давно и безнадежно влюблен в девочку Николь, дочь богатого мельника, или бедного короля. И ему опять не повезло.

«Господи, как же ему не повезло! Такого и злейшему врагу не пожелаешь!» – подумал Ворчун. Внезапно ему в голову пришла идея.

«Вот оно, слабое место теории отца Доминика! – обрадовался Ворчун. – Он не учел маленькой детали. Невезучка-Вольдемар влюблен в Невезучку-Николь. Если бы парень отыскал ее целой и невредимой, то это было бы огромным везением! А вся теория этого, с позволения сказать, душеведа строилась на невезучести этих двоих. Таким образом, теория страдала внутренней противоречивостью. Что ж, господин служитель Бога, неувязочка получилась! И уж совсем слепым надо было быть, чтобы не заметить, что мальчуган влюблен.»