Иосаф Любич-Кошуров - Сон Лилии [Легенды и сказки]

Он готовился нанести ему удар в левую сторону груди, ничем теперь незащищенною, кроме брони.

И когда Винцент Фламелло, ибо это был он, был всего на расстоянии шага от него, он быстро поднял щит над головою и, скрывшись совсем под ним, взмахнул мечом.

Но Жофруа не мог предвидеть одного обстоятельства…

Для более сильного удара Фламелло поднялся на стременах во весь рост, и меч Жофруа скользнул только по его ноге несколько выше колена…

В ту же минуту щит Жофруа раскололся на две половины, и сам он с разрубленною головой свалился на землю.

Поединок кончился.

Около Жофруа хлопотали врач, его оруженосец и слуги.

Фламелло остановился против ложи короля и поднял забрало.

— Великий король, — сказал он, — Бог покарал виновного… Ты, наш земной властелин, возьми под свою защиту невинно оклеветанных графом и бедных людей, ставших нищими через его жадность к золоту.

Сказав это, он повернул коня и направил его через арену к выездной арке.

А над трупом Жофруа высоко в небе каркал ворон.

Тихо было на арене, на трибунах и в королевской ложе.

Только карканье ворона одно звучало в вышине.

При въезде на арену Фламелло записался рыцарем «Большого Меча».

Кто-то вспомнил, что орден Большого Меча теперь уже не существует, но знали также, что основатель ордена — великий ученый муж, постигший тайны природы, и о нем ходила легенда, что он жив и посейчас.

Рыцарь Большого Меча появился неожиданно и исчез, не сказав о себе больше ни слова.

И он казался многим, как перст судьбы, как вставший из могилы один из тридцати, когда-то составлявших орден.

Во всяком случай король назначил строжайшее расследование по делу Жофруа.

При этом открылось много злоупотреблений.

Все обиженные графом были вознаграждены из королевской казны.

Не удалось только разыскать девушки, оскорбившей Жофруа, потому что никому не пришло в голову заглянуть в развалины старого, давным-давно брошенного укрепления за городскими воротами.

Нужно сказать здесь, что ее скрыл там оруженосец Фламелло.

Там же, в подвальном этаже развалившейся башни, скрывались и оруженосец, и Фламелло, и великий ученый старец, основавший когда-то орден Большого Меча.

Он приютил у себя девушку и Фламелло.

Остается еще сказать, что Фламелло разыскал мать девушки и вскоре после того обвенчался в одной бедной церкви на девушке.

Они стали жить вместе со старым ученым.

Но Фламелло до конца жизни не забыл своей клятвы, произнесенной на листах скорби.

Он не жил затворником, как старый ученый.

Каждый день он одевался в бедное платье и уходил в город.

Он проводил там время в кварталах, населенных бедными людьми, внимательно ко всему приглядываясь и прислушиваясь.

И когда он узнавал о каком-нибудь насилии, учиненном кем бы то, ни было, он брал меч старого Жофруа.

Часто в часы веселого пира в замке какого-нибудь могущественного графа или князя у ворот замка стоял рыцарь в стальных вороненых латах и стучал копьем в ворота.

Часто среди воплей и стонов, когда какой-нибудь безбожный рыцарь вместе со своими вассалами ради потехи нападал на незащищенное селение и зажигал хижины, и бил жителей, раздавался громко его голос:

— Стойте, палачи и мучители!

И на кровавом фоне пожара вырисовывалась его фигура на вороном коне, покрытом красной попоной.

И часто один крик: «Смотрите, рыцарь Большого Меча!» поселял ужас в сердцах.

Один странствующий бедный певец даже сочинил про него песню…

Я могу ее привести здесь целиком.

Вот она.

Я не знаю, понравилась ли читателю эта старая легенда о Винценте Фламелло, последнем рыцаре Большого Меча.

Но Володька прослушал ее от начала до конца.

Он слушал ее с широко открытыми блестевшими глазами, со слабым румянцем на бледных щеках, не шевелясь, не двигаясь с места.

Казалось, перед ними совершалось что-то, чего он никогда не проходили какие-то видения, и он боялся сделать лишнее движение, боялся шелохнуться, как будто боялся разрушить этот чудесный мир, эти светлые грезы.

И когда его мать закрыла книжку и, повернувшись к нему, спросила:

— Ну, что, нравится тебе это?

И, как всегда, когда говорила с ним, обняла его за талию и заглянула ему ласково в лицо, — все его лицо вдруг преобразилось, точно озарилось светом.

Он смотрел на мать и в то же время, казалось, видел еще те чудесные образы, и в ушах его еще звучали голоса из того далекого мира.

Он мигнул ресницами, и его тонкие бледные, теперь чуть-чуть зарумянившиеся губы слабо вздрогнули трепетной улыбкой.

— Я тоже буду рыцарь Большого Меча…

— Как Винцент Фламелло? — спросила мать.

— Да, как Винцент Фламелло.

Он говорил медленно и тихо и прямо глядел перед собою ясным, тихо-восторженным взором.

В нем давно уже сложилось это решение, — что он станет как Винцент Фламелло, — с первых же строк этой старой легенды.

Во время чтения он уже не жил своею жизнью, а жизнью Винцента Фламелло, как будто сам он был действующее лицо в этой легенде, как будто он был постоянно рядом с Винцентом Фламелло, и, когда кончилось повествование о Винценте Фламелло, эта старая легенда кончилась только в книге и не кончилась для него, потому что он был жив и его жизнь все равно будет продолжением легенды…

И эта жизнь казалась ему необыкновенно прекрасной, и чудесной; чудесной, как легенда.

Он заснул с этими мыслями.

Но он не чувствовал, как засыпает сначала только потускнели и спутались образы, навеянные легендой, а потом словно озарились новым светом.

Точно он только закрыл и открыл глаза, и когда открыл их, — уже открыл в новой жизни.