Татьяна Иванова - Русские народные сказители

Доселева Рязань она селом слыла,
А ныне Рязань слывет городом,
А жил во Рязани тут богатой гость,
А гостя-то звали Никитою.
Живучи-то Никита состарелся,
Состарелся, переставился.
После веку его долгого
Осталось житье бытье, богачество,
Осталось его матера жена
Амелфа Тимофеевна,
Осталась чадо милая,
Как молоды Добрынюшка Никитич млад.
А и будет Добрыня семи годов,
Присадила его матушка грамоте учиться,
А грамота Никите в наук пошла,
Присадила его матушка пером писать.
А будет Добрынюшка во двенадцать лет,
Изволил Добрыня погулять молодец
Со своею дружиною хоробраю
Во те жары петровския.
Просился Добрыня у матушки:
"Пусти меня, матушка, купатися,
Купатися на Сафат-реку!"
Она, вдова многоразумная,
Добрыне матушка наказывала,
Тихонько ему благословение дает:
"Гой еси ты, мое чадо милая,
А молоды Добрыня Никитич млад!
Пойдешь ты, Добрыня, на Израй на реку,
В Израе-реке станешь купатися —
Израй-река быстрая,
А быстрая она, сердитая:
Не плавай, Добрыня, за перву струю,
Не плавай ты, Никитич, за другу струю".
Добрыня-то матушки не слушался,
Надевал на себя шляпу земли греческой,
Над собой он, Добрыня, невзгоды не ведает,
Пришел он, Добрыня, на Израй на реку,
Говорил он дружинушке хоробрыя:
"А и гой еси вы, молодцы удалыя!
Не мне вода греть, не тешити ее".
А все молодцы разболокалися
И тут Добрыня Никитич млад.
Никто молодцы не смеет, никто нейдет,
А молоды Добрынюшка Никитич млад,
Перекрестясь, Добрынюшка в Израй-реку пошел,
А поплыл Добрынюшка за перву струю, —
Захотелось молодцу и за другую струю;
А две-то струи сам переплыл,
А третья струя подхватила молодца,
Унесла во пещеры белокаменны.
Неоткуль взялось тут лютой зверь,
Налетел на Добрынюшку Никитича,
А сам говорит-то Горынчища,
А сам он, Змей, приговаривает:
"А стары люди пророчили,
Что быть Змею убитому
От молода Добрынюшки Никитича,
А ныне Добрыня у меня сам в руках!"
Молился Добрыня Никитич млад:
"А и гой еси, Змеиша Горынчиша!
Не честь-хвала молодецкая
На нагое тело напущаешься!"
И тут Змей Горынчиша мимо его пролетел,
А стали его ноги резвыя,
А молоды Добрынюшки Никитьевича,
А грабится он ко желту песку,
А выбежал доброй молодец,
А молоды Добрынюшка Никитич млад,
Нагреб он шляпу песку желтого,
Налетел на его Змей Горынчиша,
А хочет Добрыню огнем спалить,
Огнем спалить, хоботом ушибить,
На то-то Добрынюшка не робок был:
Бросает шляпу земли греческой
Со темя пески желтыми
Ко лютому Змею Горынчишу, —
Глаза запорошил и два хобота ушиб.
Упал Змей Горынчиша
Во ту во матушку во Израй-реку.
Когда ли Змей исправляется,
Во то время и во тот же час
Схватал Добрыня дубину тут, убил до смерти.
А вытащил Змея на берег его,
Повесил на осину на кляплую:
Сушися ты, Змей Горынчиша,
На той-то осине на кляплыя.
А поплыл Добрынюшка
По славной матушке по Израй-реке,
А заплыл в пещеры белокаменны,
Где жил Змей Горынчиша,
Застал в гнезде его малых детушек,
А всех прибил, пополам перервал.
Нашел в пещерах белокаменных
У лютого Змеиша Горынчиша
Нашел он много злата-серебра,
Нашел в палатах у Змеиша
Свою он любимую тетушку,
Тое-то Марью Дивовну,
Выводит из пещеры белокаменны
И собрал злата-серебра.
Пошел ко матушке родимыя своей,
А матушки дома не годилося:
Сидит у княза Владимира.
Пришел-де он во хоромы свои,
И спрятал он свою тетушку,
И пошел ко князю явитися.
Владимир-князь запечалился,
Сидит он, ничего свету не видит,
Пришел Добрынюшка к великому князю Владимиру,
Он Спасову образу молится,
Владимиру-князю поклоняется,
Скочил Владимир на резвы ноги,
Хватя Добрынюшку Никитича,
Целовал его во уста сахарныя;
Бросилася его матушка родимая,
Схватала Добрыню за белы руки,
Целовала его во уста сахарныя.
И тут с Добрынею разговор пошел,
А стали у Добрыни выспрашивати,
А где побывал, где ночевал.
Говорил Добрыня таково слово:
"Ты гой еси, мой сударь-дядюшка,
Князь Владимир, солнцо киевско!
А был я в пещерах белокаменных
У лютого Змеиша Горынчиша,
А все породу змеиную его я убил
И детей всех погубил,
Родимую тетушку повыручил!"
А скоро послы побежали по ее,
Ведут родимую его тетушку,
Привели ко князю во светлу гридню, —
Владимир-князь светел-радошен,
Пошла-то у них пир-радость великая
А для-ради Добрынюшки Никитича,
Для другой сестрицы родимыя Марьи Дивовны.

В стольном городе в Киеве,
Что у ласкова сударь-князя Владимира
Было пирование — почестной пир,
Было столование — почестной стол
На многие князи и бояра
И на русския могучия богатыри.
А и будет день в половина дня,
И будет стол во полу столе,
Владимир-князь распотешился,
По светлой гридни похаживает,
Черны кудри расчесовает,
Таковы слова поговаривает:
"Есть ли в Киеве такой человек
Из сильных-могучих богатырей,
А кто бы сослужил службу дальную,
А и дальну службу заочную,
Кто бы съездил в орды немирный
И очистил дороги прямоезжия
До моего тестя любимого,
До грозна короля Этмануила Этмануиловича;
Вырубил чудь белоглазую,
Прекротил сорочину долгополую,
А и тех черкас пятигорскиех,
И тех калмыков с татарами,
Чукши все бы и алюторы?"
Втапоры большой за меньшего хоронится,
А от меньшего ему, князю, ответу нет.
Из того было стола княженецкого,
Из той скамьи богатырские?
Выступается удал доброй молодец,
Молоды Добрыня Никитич млад:
"Гой еси, сударь ты мой дядюшка,
Ласково солнцо Владимир-князь!
Нет у тебя в Киеве охотников
Быть перед князем невольником.
Я сослужу службу дальную,
Службу дальную заочную,
Съезжу я в орды немирныя,
Очищу дороги прямоезжия
До твоего тестя любимого,
До грозна короля Этмануила Этмануиловича,
А и вырублю чудь белоглазую,
Прекрочу сорочину долгополую,
А и тех черкес пятигорскиех
И тех калмыков с татарами,
Чукши все и алюторы!"
Втапоры Владимир-князь
Приказал наливать чару зелена вина в полтора ведра,
И турей рог меду сладкого в полтретья ведра,
Подавали Добрыне Никитичу,
Принимает он, Добрыня, единой рукой,
Выпивает молодец едины́м духо́м
И турей рог меду сладкого.
И пошел он, Добрыня Никитич млад,
С княженецкого двора
Ко своей сударыне-матушке
Просить благословение великое:
"Благослови меня, матушка,
Матера вдова Афимья Александровна,
Ехать в дальны орды немирныя,
Дай мне благословения на шесть лет,
Еще в запас на двенадцать лет!"
Говорила ему матушка:
"На кого покидаешь молоду жену,
Молоду Настасью Никулишну?
Зачем же ты, дитетка, и брал за себя?
Что не прошли твои дни свадбенные,
Не успел ты отпраздновати радости своей,
Да перед князем расхвастался в поход итить?"
Говорил ей Добрынюшка Никитьевич:
"А ты гой еси, моя сударыня-матушка,
Честна вдова Афимья Александровна!
Что же мне делать и как же быть?
Из чего же нас, богатырей, князю и жаловати?"
И дает ему матушка свое благословение великое
На те годы уреченныя.
Прощается Добрыня Никитич млад
С молодой женой, с душой Настасьей Никулишной.
Сам молодой жене наказывает:
"Жди меня, Настасья, шесть лет,
А если бо не дождешься в шесть лет,
То жди меня в двенадцать лет.
Коли пройдет двенадцать лет,
Хоть за князя поди, хоть за боярина,
Не ходи только за брата названого,
За молода Алешу Поповича!"
И поехал Добрыня Никитич млад
В славныя орды немирныя.
А и ездит Добрыня неделю в них,
В тех ордах немирныех,
А и ездит уже другую,
Рубит чудь белоглазую
И тое сорочину долгополую,
А и тех черкас пятигорскиех,
А и тех калмык с татарами,
И чукши все и алюторы, —
Всяким языкам спуску нет.
Очистил дорогу прямоезжую
До его-то тестя любимого,
До грозного короля Этмануила Этмануиловича.
А втапоры Настасьи шесть лет прошло,
И немало время замешкавши,
Прошло ей, Никулишне, все сполна двенадцать лет,
А никто уже на Настасьи не сватается,
Просватался Владимир-князь стольной киевской
А за молода Алешуньку Поповича.
А скоро эта свадьба учинилася,
И скоро ту свадьбу ко венцу повезли.
Втапоры Добрыня едет в Киев-град,
Старые люди переговаривают:
"Знать-де полетка соколиная,
Видеть и поездка молодецкая —
Что быть Добрыни Никитичу!"
И проехал молодец на вдовей двор,
Приехал к ней середи двора,
Скочил Добрыня со добра коня,
Привязал к дубову столбу,
Ко тому кольцу булатному.
Матушка его старехунька, —
Некому Добрынюшку встретити.
Проходил Добрыня во светлу гридню,
Он Спасову образу молится,
Матушке своей кланяется:
"А ты здравствуй, сударыня-матушка,
Матера вдова Афимья Александровна!
В доме ли женишка моя?"
Втапоры его матушка заплакала,
Говорила таковы слова:
"Гой еси мое чадо милая,
А твоя ли жена замуж пошла
За молода Алешу Поповича,
Ныне они у венца стоят".
И походит он, Добрыня Никитич млад,
Ко великому князю появитися.
Втапоры Владимир-князь
С тою свадьбою приехал от церкви
На свой княженецкой двор,
Пошли во светлы гридни,
Садилися за убраныя столы.
Приходил же тут Добрыня Никитич млад,
Он молится Спасову образу,
Кланяется князю Владимиру и княгине Апраксевне,
На все четыре стороны:
"Здравствуй ты, осударь Владимир-князь
Со душою княгинею Апраксевною!
Сослужил я, Добрыня, тебе, князю, службу заочную,
Съездил в дальны орды немирныя
И сделал дорогу прямоезжую
До твоего тестя любимого,
До грозного короля Этмануила Этмануиловича;
Вырубил чудь белоглазую,
Прекротил сорочину долгополую
И тех черкас пятигорскиех,
А и тех калмыков с татарами,
Чукши все и алюторы!"
Втапоры за то князь похвалил:
"Исполать тебе, доброй молодец,
Что служишь князю верою и правдою!"
Говорил тут Добрыня Никитич млад:
"Гой еси, сударь мой дядюшка,
Ласково солнцо Владимир-князь!
Не диво Алеше Поповичу,
Диво князю Владимиру —
Хочет у жива мужа жену отнять!"
Втапоры Настасья засовалася,
Хочет прямо скочить, избесчестить столы.
Говорил Добрыня Никитич млад:
"А и ты, душка Настасья Никулишна!
Прямо не скачи — не бесчести столы,
Будет пора — кругом обойдешь!"
Взял за руку ее и вывел из-за убраных столов,
Поклонился князю Владимиру
Да и молоду Алеше Поповичу,
Говорил таково слово:
"Гой еси, мой названой брат,
Алеша Попович млад!
Здравствуй женивши, да не с ким спать!"