Астрид Линдгрен - Астрид Линдгрен. Лучшие сказки

Ведь на этот раз прожившая долгую жизнь писательница обращается не только к вам, ребята, но и ко взрослым: «Слушайте, слушайте! Слушайте все!»

Гремят первые страницы повести, собирая вокруг себя все больше и больше людей, потому что Астрид Линдгрен на этот раз не забавляет, не учит весело уму-разуму, как прежде, а говорит о самом главном — о жизни на земле.

Да, на этот раз Астрид Линдгрен говорит о вечном — о рождении и смерти, о любви и ненависти, о родителях и детях. И о сегодняшнем, о том, что не может не волновать каждого думающего человека в наше неспокойное время, когда равновесие в мире стало таким зыбким, а угроза войны такой пугающей, когда цивилизация порой грубо и нерасчетливо теснит прекрасный мир живой природы, грозя ему гибелью. Но на все эти жгучие вопросы писательница отвечает не рассуждениями, а художественными образами, имеющими помимо прямого смысла еще и иносказательный, метафорический смысл. Раскрыть их не обедняя, невозможно, и все же хочется сказать, что образ расколотого надвое замка и зияющей пропасти между его половинками, несомненно, навеян современным состоянием мира с его запасами ядерных бомб и ракет, это образ, возникший в тревожное время и как нельзя лучше это тревожное время выражающий. К такого же рода метафорам относится и небывало холодная, затянувшаяся, просто нескончаемая зима и голод, чуть было не умертвивший всю шайку Борки, и злобные, жаждущие крови друды, зловеще кружащие над зеленым лесом, этим ярким олицетворением вечно живой жизни.

Я хочу уточнить: расколотый замок, холодная зима, голод в шайке Борки, зловещие друды — все надо в первую очередь понимать буквально, и из этого буквального смысла и складывается история, здесь рассказанная. И, конечно же, ее интерес, ее занимательность вовсе не в иносказании, а в ней самой, в тех волнующих событиях, в тех приключениях и опасностях, которые не могут не захватить читателей, потому что они очень увлекательны. Но при этом все в этой повести имеет еще и иной, поэтический, метафорический смысл, являясь как бы отсветом, или, если угодно, эмоциональным отзвуком тех отнюдь не сказочных бед, которые уже многие годы угрожают человечеству. Что это за беды, все знают — это гонка вооружений, голод, опустошающий многие страны, бессмысленный жестокий терроризм, разрушение окружающей среды. И вполне естественно, что у Астрид Линдгрен, большого, честного и очень чуткого к пульсу современной жизни художника, все той же Астрид Линдгрен, которая в свое время сочинила «Малыша и Карлсона», сложилась теперь, в наши дни, эта удивительная сказка о Рони, дочери разбойника. Впрочем, точнее было бы назвать ее не сказкой, а сагой о Рони. Так в древней скандинавской литературе назывались героические сказания в прозе, и Астрид Линдгрен не просто вдохновилась этим эпосом, но и сумела на рубеже третьего тысячелетия нашей эры как бы возродить эту родовую сагу во всем ее стилистическом своеобразии. Именно эта форма сказа, где торжественный и приподнятый, то, что называется, «высокий» стиль прекрасно уживается с грубоватым народным просторечием, а трагическое — со смешным, оказалась наиболее пригодной для писательницы, чтобы выразить самое заветное, итог своих размышлений о жизни, о будущем, и так выразить, чтобы ее услышали. И ее услышали. Услышали во всем мире. Об этом свидетельствуют гигантские тиражи, которыми издается «Рони, дочь разбойника» не только в Швеции, где эта повесть уже шестой год занимает чуть ли не первое место в списке бестселлеров, но и во многих странах Европы и Америки, на языки которых ее перевели.

История о Рони, которую во всем мире читают и взрослые, обращена прежде всего к ребятам, потому что с теми, кто завтра будет взрослым, связаны все надежды писательницы. От них ждет она решительных действий, чтобы спасти мир.

Маттис, отец Рони, и Борка, отец Бирка, относятся к разбою просто как к ремеслу, которое они унаследовали от своих предков: «Мой отец был атаманом, и дед, и прадед… Так было испокон веку, и обсуждать тут нечего». Так образ Маттиса (и Борки тоже) обретает еще и метафорический смысл, как выражение инерции, застоя зашедшего в тупик мира. Трудные обстоятельства теснят разбойников — мир, где царит закон разбоя, не может длиться до бесконечности, — но «они родились разбойниками и останутся ими всю свою жизнь. Ведь ничего другого они не умеют делать». Зато Рони и Бирк решительно отказываются идти по этой дороге. И у них хватает смелости и самостоятельности изменить заведенный порядок, найти в жизни свою дорогу и ценить совсем другие вещи, чем их отцы. Лысый Пер, умирая, передал Рони секрет серого гнома про гору с серебряными самородками. Она рассказала об этом Бирку, а он ей ответил: «Это не к спеху… Пока мы вполне обходимся и без серебряных самородков, сестра моя…» А без чего же им не обойтись? Чему они так радуются, когда снова приходит весна? Например, тому, что уже почти растаял снег и они смогут скакать верхом, и тому, что скоро, очень скоро снова переберутся в Медвежью пещеру.

Но один вопрос еще остался без ответа: почему Астрид Линдгрен все-таки не наделила «грозовую» девочку никакой волшебной силой? Да и Бирка, родившегося в ту же ночь, никаким сверхъестественным даром не пожаловала? Да потому, что Рони и Бирк — это наши дети. И именно на них Астрид Линдгрен, которой в этом году исполняется 80 лет, возлагает все свои надежды.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

В ту ночь, когда Рони должна была появиться на свет, грохотал гром. Да, гроза так разошлась в ту ночь над горами, что вся нечисть, обитавшая в разбойничьем лесу, забилась со страху в норки да ямки, в пещеры да щели, и только злющие друды, для которых гроза была слаще меда, с визгом и воплями носились над разбойничьим замком, стоящим на разбойничьей горе. А Ловиса готовилась родить ребенка, крики друд ей мешали, и она сказала мужу своему Маттису:

— Прогони-ка этих злющих друд, из-за них я не слышу, что пою.

Дело в том, что, ожидая малютку, Ловиса пела. Она думала, что и ей будет легче, и у ребеночка нрав будет повеселей, если он родится под ее пение.

Маттис тут же схватил лук и пустил несколько стрел из бойницы.

— Прочь отсюда! — закричал он. — Мы ждем ребенка! Понятно вам, гнусные рожи!

— Хохо-хо! — завопили в ответ друды. — Они ждут ребенка! Этой ночью!.. Хо-хохо! Грозовой ребенок!.. Вот урод-то будет! Хо-хо-хо! Как гриб-поганка!

Тогда Маттис снова стрельнул в самую гущу дикой стаи, но друды лишь злобно расхохотались и, улетая, с громким воем пронеслись над верхушками деревьев.

Пока Ловиса пела, рожая ребенка, а Маттис отгонял мерзких тварей от замка, его разбойники, все двенадцать, сидели в замке у огня и пили, и ели, и галдели, как полоумные, не хуже этих злющих друд. А что же было им делать, ведь они ждали, когда наконец разрешится Ловиса там, наверху, в башне. Потому что за всю их разбойничью жизнь еще ни разу не рождался ребенок в разбойничьем замке. Но больше всех ждал появления младенца Лысый Пер.